Мишка стоял возле калитки и внимательно смотрел, что делает лошадь и как потом дядя Саша, взобравшись в сани, шибко покатил вдоль улицы. На дороге остались только след от полозьев да куча лошадиного помета.

— Дед, — сказал Мишка, когда дядя Саша скрылся из виду, — а зачем из лошадей сыплется такой мусор?

— Пойдем-ка, брат, домой, — ответил дед, беря елку на плечо, — много больно рассуждаешь.

Целый вечер они наряжали елку, и Мишка, глядя на нее, то и дело с беспокойством спрашивал:

— А завтра будет суббота? Правда, завтра суббота?

Ему не терпелось поскорее показать свою елку папе и маме.

И наступила суббота. Длинный это был день. Утром Мишка сидел за столом, завтракал и в ожидании больших событий возбужденно рассказывал:

— Дед, знаешь чего, знаешь чего… Самосвал как поедет задом, как поднимет кузов, как оттуда посыплется песок… — размахался руками, опрокинул чашку, пролил молоко.

— Что же ты наделал, — с досадой сказал дед. — Ведь нам от бабушки сейчас попадет!

Мишка, мгновенно посерьезнев, поглядел на деда честными круглыми глазами и сказал:

— А ты почему не следил за мной?

Дед только развел руками и едва скрыл улыбку.

— Размахался, как Хлестаков.

Мишкины глаза округлились еще больше. И вдруг его охватил неудержимый хохот.

— Как кто, дед?

— Как Хлестаков.

— Какой Хлестаков?

— Иван Александрович.

— Хлестаков?

— Да.