Вслед за этим ревом страшный грохот потрясает задремавший было лес. Все живое, конечно, должно спрятаться по норам и замереть. Рыболовы вздрагивают. Мишке становится страшно. Он уже приготовился зажмуриться и прошептать, чтобы всей этой кутерьмы по его прошенью не было, как слышит спокойный саркастический голос Андрея:

— Пионеры.

И в самом деле, вдоль да по бережку мужественно марширует отряд пионеров. На спинах сгорбившихся юных туристов обвисают мощные рюкзаки, руки усердно размахивают посохами пилигримов и герлыгами чабанов. Впереди отряда, тоже размахивая герлыгой, шагает самый главный вожатый. Ему в уши ревет-надрывается горнист, а рядом что есть мочи самозабвенно бьют палками по несчастным барабанам сразу два барабанщика.

— Это еще ничего. А вот если бы десять барабанщиков, тогда мы почесались бы. — задумчиво говорит Мишкин дед, глядя на марширующую колонну. Позади нее, как в настоящем армейском подразделении на марше, движутся тылы: два рослых малых с пионерскими галстуками на шеях, вероятно младшие вожатые, тащат большой цыганский котел.

— Теперь унывать не придется, — с огорчением продолжает Мишкин дед. — Всю ночь будут гореть костры и раздаваться дружные песни. — Потом он обращается к главкому рыболову: — Что же ты, брат, ничего не поймал? Из чего же мы будем варить уху?

— Так нет, — возражает дядя Леня. — Не то место. Я заметил: Андрюша и Миша попали на стаю, а у меня вся рыба куда-то ушла. — Он обладает особым даром никогда не унывать и мгновенно находить всему самые счастливые, решительно оправдывающие его объяснения.

Они идут по тропочке гуськом. Мишка не спешит. Он нарочно замедляет шаг, чтобы несколько поотстать от других, и проходит мимо горланящего пионерского табора, торжественно задрав нос. Ему кажется, что пионеры уже знают, какого окуня он сейчас поймал своими собственными руками, и все с завистью и восхищением смотрят на болтающуюся в его руке банку. Сладкая электрическая дрожь пробегает по всему его телу от макушки до пяток.

Приплывает Иванов. В его банке, как и у Андрея, полно рыбешок.

— А у меня-то! — радостно кричит навстречу ему Мишка. — Смотрите, какого я окуня поймал!

— Правда? — удивляется Иванов. — Сам?

— Сам! — ликует Мишка.

Уху они едят уже в потемках, при свете костра. За деревьями жарко трещит другой костер, пионерский, и оттуда, как и предсказывал Мишкин дед, одна задругой доносятся неугомонные пионерские песни.

После ухи пьют чай из самовара и рассказывают любопытные истории. Дядя Леня, например, поведал о том, как он на Тишковском водохранилище однажды поймал сразу сорок окуней, и каждый из них был в полтора раза крупнее ладони. Во время этого страстного, обстоятельного бахвальства ухмыляется не только Мишкин дед, но даже Андрей. Кому-кому, а ему-то хорошо было известно, каких окуньков и сколько принес тогда из Тишкова его папаша.