О Человеке, которого несет в себе каждый, вплоть до самых безвестных и безымянных, слабых и неприметных, даже невзрачных, кого унижать и обижать поэтому — безнравственно, преступно, гласит и прозаическое творчество Костолани. Наше общее, неотъемлемое человеческое достоинство, самоуважение, гордость страдают, оскорблены и в маленьком мальчике, которому доводится увидеть, как мало значит его строгий и почитаемый дома отец на службе, где он — всего лишь заискивающий перед начальством, мелкий, раболепный исполнитель («Ключ»). И стократ подорваны, попраны первоосновы личности, внутреннего самоощущения во вполне сознающем свое унижение взрослом: Акоше Вайкаи («Жаворонок»), которого гнетет несправедливость судьбы, лишившей его добрую, любимую дочь внешней привлекательности.

Акош мучается тем горше, что всякое сопротивление здесь вдобавок заведомо исключено. Против природы, обделившей дочь, ведь не взбунтуешься, не пойдешь. Однако и под этим неумолимым бременем Акош находит в себе силы устоять, справиться с собой и даже утешить, помочь. Вот эта высшая, неэгоистическая любовь, которая побуждает сострадать и заботиться — идти вместе, хотя бы немногое делая на благо другим, и определяет в конечном счете наше человеческое лицо, а не внешность, не ранг, чин или положение. Те же, кто думают обратное, попросту смешны, и Костолани умеет быть к ним беспощадным. Как к тем промотавшимся «врунам» (в одноименном рассказе), которые напрасно пытаются обмануть себя и остальных, цепляясь за видимость, ставя выше всего пышный декорум, а не внутреннее достояние. Погиб как человек и тот чиновник, для кого все исчерпывалось службой, иерархией, креслом: механическим отправлением механических обязанностей. Отслужил — и вот столь же механически выпал из жизни, как сработавшийся винтик из машины («Пава»).

В явном и неявном, «закадровом» конфликте себялюбия и человеколюбия, сильных и беспомощных, обойденных, «малых» и «великих» мира сего писатель на стороне той силы, которая справедлива, того величия, которое морально. И потому правда людей «маленьких», но честных и деликатных, оттесняемых на обочину жизни беззастенчивыми ловцами удачи (вроде Ольги Орос из «Жаворонка», кавалера Мартини из «Врунов»), отнюдь не противоположна у Костолани великой правде социального освобождения, а едина, нераздельна с ней. Это далеко не сразу поняли и оценили у него. Сосредоточенное, «чеховское» внимание именно к малому, бытовому, к гримасам повседневности нередко толковалось в прошлом как «уход» в частное и случайное, как литературная эксцентричность.