Женщина мгновение помолчала. Я чувствовала, что она колеблется. С горем пополам, сквозь стыд и мучения еще можно извиниться. Сказать, что пошутила. Или просто не поняла содержания фильма, что в свое время им в школе ничего не рассказывали о Балтийских странах. Но она, роковым образом, выбрала второй путь.

— Да, по лицу видно, — сказала она. Птичье личико при этом посуровело на нюанс.

Вот как. Ах, значит, по лицу видно. По веснушкам и широкому носу. Синим глазам. Один крестьянин из Piemonte как-то сказал мне, дружелюбно ерничая: «Глянь, я тоже с Востока. У меня тоже синие глаза». Вот вам и представление об арийской породе.

— Невероятно, — сказала я, мотнув головой, и посмотрела на Марио. Тот с улыбкой пожал плечами.

— В каком смысле? Что вы хотите сказать? — возмутилась тетка. — И что же такого в этих Балтийских странах?

— О-о, — начала я с иронией и яростью, но дама продолжала метать громы и молнии:

— Они же так далеко и такие маленькие, и совершенно одинаковые. А теперь, вы представьте только, еще и вступают в Европейский Союз! Что они могут предложить Союзу? С точки зрения экономики — от них одни только проблемы на нашу шею. Что они вообще внесли в Европу, что дали человечеству?

— Замечательно, что вы лично дали Европе так много, — врезала я.

— То, как эстонцы думают… их образ мышления, на самом деле очень художественно и глубоко… Таллинн — ганзейский город, очень красивый… — залепетал Марио, и извиняющаяся улыбка на его лице задела мою душу.

— Из всех этих новоприбывших только в Венгрии есть какие-то признаки культуры, это я признаю, — сказала дама. — Брамс, например. Эстония же ничтожна. Если бы в ней было хоть что-то значительное, это проявилось бы в ходе истории.

— Кто это решает? Подобные вам старушонки? Мне жаль, могу лишь выразить сожаление по поводу того, что система образования Италии в свое время была столь несовершенной. — Я наверняка ступала на скользкую дорожку. Бросив взгляд на представителей эстонского посольства с членами семей, подумала: «Только благодаря вам эта старушенция не получит по зубам!»

— Ах так, вы уже оскорбляете. Но позвольте вас спросить, знаете ли вы Данте?

Марио хихикнул, но опять-таки слишком извиняюще. Меня тревожило, что он, несмотря на фланелевую рубашку, выглядел столь атрактивным.

— Данте? Хм-м… да, слышала о таком, — ответила я с интонацией тинэйджера.

— Видите! Вы знаете Данте, а я не знаю ни одного эстонского поэта!

Я засмеялась.

— «Che’ la diritta via era smarrita»[1], — пробормотал Марио.