С тех пор и Федотья умолкла. И в метриках стояло отчество Катиной дочери — Петровна. Так требовал записать Макеев, да он же в сельсовете, когда ездил с Катей регистрировать ребенка, и назвал имя отца, а она не возразила…

Мария вышла из дверей конторы с бутылкой, двумя гранеными стаканами и чашкой, в которой лежали соленые огурцы да краюшка хлеба. Катя сама налила — Марии побольше, а себе треть стакана.

— Ну, Маруня… Еще раз с долгожданным праздником.

Зажевав едкую жидкость, они помолчали. Сидели друг напротив друга и молчали, будто слушали ночную деревенскую тишину.

— А все ж таки, Катерина, решайся, — проговорила наконец Мария. — Мужик он славный, пить вот бросил. Кого тебе ждать-то?

Катя никак не откликнулась на эти слова, еще посидела недвижимо, затем устало разогнулась.

— Ладно, пойду я.

Пока шла до дому, в голове у нее все долбило и долбило: «Решайся… мужик он славный. Кого тебе ждать-то? Кого ждать… кого?» И то ли от этих звенящих в мозгу Марунькиных слов, то ли от глотка самогонки голова у Кати стала кружиться, усталость куда-то исчезла, тело сделалось легким, кожа на лице, на груди, на ногах — она это почувствовала — взялась горячим жаром. «И решусь я! Кого ждать? Некого… Давно, дуре такой, решиться надо было… А не мучить мужика», — лихорадочно мелькало теперь у нее.

Последние метры до дома она уже не шла, а бежала, дверь в сенцы распахнула, а закрыть не успела. По кухне, которая была и прихожей, пронеслась в два прыжка, рванула дверь в комнату, где спал Макеев.

— Петрован!

Он, видимо, не спал, потому что сразу откинул одеяло и сел на кровати.

— Петрован! Петрован… — Она опустилась перед ним на колени, уткнула голову в его горячие ноги и зарыдала.

— Да ты чего… Катерина? Детей пробудишь… — растерянно проговорил он.

— Дура-то я какая, Петрован… — Она схватила в темноте его жесткие, пахнущие железной окалиной руки, прижала их, обливая слезами, к своему лицу. — Мне бы давно решиться! А я тебя истерзала… Руки-то у тебя какие… золотые же!

И она стала целовать его ладони.

— Погоди, Катерина… — выдохнул он. — Ты ж спьяна все это.

— Не спьяна! Завтра в сельсовет поедем… Ты понял? Понял?

Тут только руки его дрогнули, он провел ими по мокрому Катиному лицу, по горячей ее шее, крепко сжал ее за плечи.

— Катерина! Катя…

— Ага, ага… Родимый!