— Да как же за такое человеческое дело не одобрить? От души радоваться будем.

— Тогда я и пойду, доложу ей. А то она как узнала, что я к вам, в рев ударилась…

Накинув шерстяную шаль, Катя вышла в сенцы проводить Степана. Там, в холодных потемках, он обернулся к ней, она положила руки ему на грудь, на секунду припала к нему головой и тут же отдернула ее, прошептала:

— Вот жизнь…

— Да уж конечно… Твой Петрован все говорит — по-воро-от!

— А Марунька — баба добрая. Она всю себя отдаст тебе.

— Да я это понял. За две недели понял вот. И решился — чего тянуть неприкаянность-то свою.

— С богом тебе, Степан…

В сельсовет Тихомилов с Марией съездили еще по санной дороге. Потом всей деревней гуляли до утра в старенькой Марунькиной избе.

Свадьба была как свадьба, по-деревенскому шумная и пьяная, с песнями и плясками. И все-таки было в ней что-то горьковато-тяжкое. На три четверти Романовка состояла из вдов, и то одна, то другая бабенка, попев и поплясав, кидалась в рев. Мария вылетала из-за стола отпаивать их водой, бабы в ответ говорили ей, кто жалуясь, а кто откровенно завидуя, примерно одно и то же: счастливая, мол, одной из всех нас тебе и привалило…

— Да разве ж я повинная в том, бабоньки… Нежданно, негаданно выпало… как ливень с ясного неба пролился, — оправдывалась Мар«я и беспомощно обращалась за поддержкой к Кате; — Да скажи ты им, Катерина! Скажи…

А иод конец и сама Мария тяжело разрыдалась, упала вниз лицом на кровать.

Степан Тихомилов на этой своей свадьбе был молчалив и спокоен, песен и слез он будто и не слышал, лишь когда Мария зарыдала, он поднялся со своего места, раздвинул толпившихся у кровати женщин, сильными руками поднял жену, принес и посадил ее за стол.

— Вот… вот… — как в подтверждение своей невиновности пробормотала Мария, обтирая ладонями мокрые и счастливые глаза.

* * *

А через год с небольшим, в мае пятьдесят третьего, как только отсеялись, сыграли свою свадьбу и Михаил Афанасьев с Софьей Пилюгиной.

Более четырехсот раз за это время вставало над небольшой Романовкой древнее и вечно молодое солнце, щедро освещало холмы и пашни, сенокосы и пастбища, обновляющуюся потихоньку деревню — Степан Тихомилов с Марией да Михаил Афанасьев поставили к зиме пятьдесят третьего новые дома. И сама земля пять раз обновлялась за это время — весной, летом, осенью, зимой и снова весной.

Обновлялась земля, разносил ветер над нею знакомые и привычные людям, но все-таки каждый раз по-новому волнующие их запахи: летом — разомлевших под солнцем трав, осенью — усталых полей и поспевших хлебов, зимой — чистого и холодного снега, а весной — молодого и свежего неба, в теплую глубину которого возвращались птицы, извечные его жители…