Светлый фон

И тут выдержки у нее не хватило, она сорвала со стены коромысло и, не опасаясь уже, что ее голос может быть кем-то снаружи услышан, закричала:

— Уходи отсюда! Сейчас же… Жених нашелся!

Она подбежала к двери, ударом плеча распахнула ее.

— Ну!

Красивое лицо ее теперь схватилось неприятными пятнами. Михаил понял, что слова о женитьбе были глупыми, они оскорбили ее.

— Прости меня, Соня… — Он поднялся и, не надевая шапки, пошел к двери. А там опять мягко улыбнулся ей. — Только я упрямый. И на что решился — уж своего добьюсь.

— Да хоть лоб расшиби! Ты что ж, забыл, что меж нами стоит?! — прокричала она, сжигая его огромными глазами, в которых полыхала в ту минуту неукротимая ненависть. — За что ты… за что ты отца…

Он, уронив шапку, схватил Софью за плечи, сильно, не жалея, встряхнул дважды, не давая ей договорить. А затем выдохнул ей в лицо, тоже яростно и гневно:

— Ничего меж нами… не стоит! Это ты с чьих слов? Не твои это слова.

— Мои!

— Нет, не твои, — глухо бросил Михаил, поднял шапку, отряхнул. — Меж нашими отцами, а тем больше дедами… хоть мы их с тобой и в глаза-то не видели, лютая вражда стояла. А меж нами с тобой откуда ей взяться?

— Оттуда же! — упрямо сказала Софья.

— Ну, тогда и дура, — безжалостно бросил Михаил, шагнул за порог, с грохотом швырнул за собою двери.

Он угадал, не своими словами говорила с ним Софья, дочь Артемия Пилюгина. Когда она вчерашним днем утащила от Макеевых и повела домой согнутую в крючок бабку Федотью, та, чтоб не ковырнуться головой в землю, со злостью тыкала впереди себя костылем и до самого порога бормотала проклятья всему афанасьевскому роду. А в избе, еще не раздевшись, захрипела:

— А ты, чтоб тебе печенку вывернуло, с проздравлением к нему… убивецу. У-ух! — и замахнулась костылем.

— Да будет тебе, бабушка, — попросила Софья, взяла у нее костыль, поставила в угол, начала раздевать.

— Ты гляди у меня! И матка твоя безмозглая… Ну да Лидка сызмальства дура. Пашенька-то придет — он вас наизнанку вывернет. Чтоб за версту мне обегала род их весь проклятущий, а Мишку-убивца за четыре.

— Бабушка! Ведь к богу тебе скоро, а ты…

— У-у, греховодница! Ждете не дождетесь, знаю…

* * *