Хрячина подарит что-нибудь. Сувенир. Открывалку. Или пепельницу. Еще и гравировку сделает. Дорогой Марине от бывшей научной руководительницы. Или — победившей ученице от побежденной учительницы. Так и не простила мне мою докторскую. Георгия у меня отбить пыталась, выдра старая! В экспедиции, на Мертвой дороге… Я тогда, неизвестно как, дизентерию подхватила. В палатке отлеживалась. А она, доцент, студента кадрила. Подружки слышали. Товарищ Гуриели, правда ли, что вы княжеского рода? Расскажите про могилу царя Мириана.

Тухманский, профессор-нефтяник, туману напустит. Романс споет. Козловский наш. А душа у него — чернее нефти. Павликом Морозовым всю жизнь служит. Предупреждал меня знакомый университетский гэбэшник, бывший однокурсник, — держись от этого старика подальше. Он на тебя уже два раза стучал. Хорошо, что мне в руки попало.

Завкафедры Скребнев — в упор ненавидит. С ним легче. Не надо цацу благонамеренную из себя строить. Можно и зубы показать.

А Сомов, зам, будет как всегда за его спиной прятаться. Когда-нибудь он шефа подсидит. По глазам вижу.

Ненавидят они меня и боятся. Чуют, что могу несчастье накликать.

Помню, проходили мы на Воркуте производственную практику. Еще при Сталине. В забое, на глубине восемьсот метров. Залегание угольного пласта контролировали, выработку планировали по штрекам, помогали инженерам. Жарко было там нестерпимо. Душно и страшно. Одни зеки и охрана. Мы для зеков развлечением были. Они нас подкалывали, но не обижали. Другие важничали, а я нос от них не воротила. Разговаривала, если охрана разрешала, отправляла письма на волю.

Случилось так, что в одном забое два брата работали — Иван и Алексей, украинцы, из угнанных в Германию… Много их тогда в шахтах вкалывало. Не понимала я тогда ничего, дура. Думала, они предатели, полицаи. Старший — Иван, шальной мужик лет тридцати пяти, втюрился в меня без памяти. А младший брат его был вроде как юродивый или слабосильный. Про него говорили — в голод помешался. Хлеб у всех просил. Работать отбойным молотком он не мог. подносил что-то, а чаще — на корточках сидел и кудахтал. как петух, если охрана не видела. Иван его защищал, заботился о нем, пайку ему свою отдавал.

Стал Иван как-то ко мне приставать — Мариночка, полюбите меня, шесть лет женщин не видел, изнемог. Ну и все такое… Что-то я ему грубое сказала. Он в бешенство впал. Схватил топор и запустил им в меня. И вот, вижу я. летит топор, как томагавк — прямо мне в лицо. Но, примерно посередине между мной и Иваном — направление полета меняет. Как будто его какая-то незримая сила в другую сторону направила. И прямо в Алексея, брата Иванова младшего. Вошел топор ему в висок, на месте убил.