«Дежавю, — подумал он. — Такое я уже однажды видел. Такое уже приходилось пережить. Так выглядел Горан, когда я впервые вошел в эту палату и увидел его. Он больше не мог лежать, и его переполненный жидкостью, гигантски раздутый живот не давал ему дышать. Он сидел в кровати под углом в сорок пять градусов, вот так же как сейчас».

Глаза стали точно такого же цвета, что и все остальное тело. На голой груди снова видны следы крохотных кровоизлияний и гематом. У Горана появился точно такой же живот, как и у маленького Робина. Он исхудал, подобно пятилетнему малышу, который страдал раком, и, как было уже однажды, его губы полопались. Дежавю. Дежавю. Рядом с кроватью снова стоит стойка с капельницей. Содержимое бутылки золотисто-желтого цвета каплями стекает по трубке и игле в канюлю. Кормят его искусственно — все, как и раньше. Все было напрасно. Все зря.

— Нам очень жаль, — тихо проговорила Юдифь Ромер. — Так жаль, фрау Мазин, господин Фабер.

— Горан, — придушенно вымолвила Мира. — Горан!

Он не ответил. Дыхание вырывалось с трудом.

— Он в том же состоянии, в котором вы его видели, когда пришли сюда в первый раз, — прямо обратился к Фаберу Белл. — Он не совсем в сознании, большую часть времени он спит, потом наполовину просыпается, почти не слышит, потом все снова плохо…

— Горан! — громко крикнула Мира. — Горан, сердце мое!

Мальчик посмотрел на нее затуманенным взором окрашенных зеленым, коричневым и черным глаз, неподвижно и невыразительно. Напротив его кровати на стуле лежала и висела его чудесная форма «Эйр Джордан».

— Трансплантация в таком состоянии — это вообще возможно? — спросил Фабер, обернувшись к Беллу.

— В таком состоянии должно быть возможно все, — ответил Белл.

— Вы уже распорядились, чтобы… — Фабер замолчал.

Юдифь Ромер посмотрела на него. Ее губы дрогнули. Она поняла. Белл нет.

— Распорядились? — переспросил он.

— Так вам ничего не известно? — шепотом спросила Юдифь Ромер.

— Что мне еще неизвестно?

— Вы им не сказали, господин профессор? — Юдифь Ромер перевела взгляд на Альдерманна.

Тот покачал головой и опустил глаза в пол.

— Что? — спросил Фабер. — Что еще вы нам не сказали, господин профессор?

Альдерманн поднял глаза.

— Горан против пересадки, — проговорил он.