— Всю свою жизнь я работал, согласуясь с одним основополагающим принципом. Надо делать все, что является лучшим для ребенка! В последние дни я снова и снова беседовал с Гораном. Его решение отказаться от трансплантации настолько твердое, что мы должны уважать его, хотя Горану и нет девятнадцати лет, но ему уже исполнилось шестнадцать. То, что уже было сказано присутствующими о его семейной ситуации, к сожалению, правда. Оба родственника, которые у него еще остались, старые люди и не вполне здоровы. Что станется с Гораном, если он получит новую печень? Какая жизнь ожидает его? Я — человек, который не только по-человечески, но и по закону стремится к самому лучшему в интересах пациента, спрашиваю вас об этом. Я нахожусь перед дилеммой. Первая: пациента при повторной трансплантации органа автоматически помещают в самое начало списка ожидающих. Таким образом, отодвигают на задний план тех, кто ожидает свою первую печень и тем самым усугубляют их отчаяние. Растет конкуренция и недоверие. При этом повторная трансплантация печени больным является одним из самых спорных вопросов в хирургии. Тем более что шансы на выживание у пациентов после повторной пересадки печени значительно ниже, чем у пациентов после первой пересадки. «Почему кто-то получает орган в обход моего ребенка, хотя имеет значительно меньше шансов на то, чтобы сохранить его?» — снова и снова жалуются мне ожидающие своей очереди родители. С точки зрения логики это очень правомерный вопрос, учитывая недостаток органов, высокий процент смертности среди ожидающих пересадки больных и плохих прогнозов на выживание среди пациентов, прошедших через повторную трансплантацию. И здесь возникает вторая проблема: год назад двадцатиоднолетний серб, который бежал со своей родины, получил в ЦКБ новую печень — и буквально через два месяца после операции по постановлению Министерства внутренних дел его депортировали назад на родину, тем самым обрекая на смерть. Всем вам известен случай, о котором я говорю, и так же хорошо вам известно, что этот случай далеко не единичный. Обычно ставится еще более жестокий вопрос: стоит ли вообще, как бы жестоко это не звучало, такой человек у нас — да и везде — печени, особенно в такое негуманное время? Мы — сотрудники адвокатуры — близки к отчаянию и полному разочарованию, мы беспомощны, совершенно беспомощны. Это звучит ужасно, но правда то, что Бертольт Брехт уже в тысяча девятьсот сороковом году написал в своих «Рассказах изгнанника», я хотел бы сейчас процитировать совсем небольшой отрывок оттуда, чтобы вы поняли, что изменилось с сорокового года — на самом деле ничего не изменилось! — Клагес провел рукой по глазам. Затем он тихо заговорил: — «Паспорт — это самая благородная часть человека. И он не так прост, как человек… Однако его признают, если он хорош, в то время как человек, каким бы хорошим он ни был, может и не найти признания…» Вот что говорит Брехт. Я голосую за то, чтобы, учитывая все эти обстоятельства, воздержаться от трансплантации.