Отъезд наш задерживался тяжелой болезнью матери моей жены…

Неожиданно я получил от генерала Деникина письмо — ответ на посланное мною перед отъездом из Крыма.

„Милостивый Государь, Петр Николаевич!

Ваше письмо пришло как раз вовремя — в наиболее тяжкий момент, когда мне приходилось напрягать все духовные силы, чтобы предотвратить падение фронта. Вы должны быть вполне удовлетворены…

Если у меня и было маленькое сомнение в Вашей роли в борьбе за власть, то письмо Ваше рассеяло его окончательно. В нем нет ни слова правды… Для подрыва власти и развала Вы делаете все, что можете.

Когда-то, во время тяжкой болезни, постигшей Вас, Вы говорили Юзефовичу, что Бог карает Вас за непомерное честолюбие…

Пусть Он и теперь простит Вас за сделанное Вами русскому делу зло.

А. ДЕНИКИН"»

В январе — феврале 1920 г. даже в южных задонских и кубанских степях морозы стояли 30-градусные.

Раненые и больные, лишенные самого примитивного ухода, гибли тысячами.

Фронтовики жаловались:

«Всего опаснее — получить ранение. Сама рана — пустяки: перетерпишь. А вот когда месяцами станут возить по железной дороге, да положат вместе с тифозными, да станут морозить, да морить голодом, — вот тогда вряд ли выживешь…»

Очевидцы не скупятся на подробности:

«Скученные, заедаемые паразитами войска тают с невероятной быстротой. Творится нечто ужасное, не поддающееся описанию…»

Свое слово скажет и Деникин: «Насилия и грабежи. Они пронеслись по Северному Кавказу, по всему югу, по всему российскому театру Гражданской войны, наполняя новыми слезами и кровью чашу страданий народа, путая в его сознании все «цвета» военнополитического спектра и не раз стирая черты, отделяющие образ спасителя от врага…

За войсками следом шла контрразведка. Никогда еще этот институт не получал такого широкого применения, как в минувший период Гражданской войны. Его создавали у себя не только высшие штабы, военные губернаторы, почти каждая воинская часть, политические организации, донское, кубанское или терское правительство, но даже… отдел пропаганды… Это было какое-то поветрие, болезненная мания, созданная разлитым по стране взаимным недоверием и подозрительностью…»

Зеленые — это те, кто не пошел ни за красными, ни за белыми, не примкнул к повстанческим армиям Махно, Антонова, увильнул и от бандитской «повинности». В основном это были дезертиры, которые отсиживались в лесах, кубанских плавнях, — отсюда и прозвание: зеленые. В боевом отношении они тоже были достаточно опасны, так как сопротивлялись любым попыткам их подчинить. По существу, это тоже были банды, но без свойственных им активности и людоедства. Они не хотели служить ничьей идее и никому. Часто к зеленым шли самые обычные призывники. Вместо военкомата, сборного пункта — в лес или камыши…