И еще немало таких, что ведут счет от артиллериста из воспоминаний Шкловского: «Я знаю одно: мое дело — попасть». Ну совершенно без разницы, в какую сторону, в кого и с кем…

И по-новому предстают годы Гражданской войны. Именно тогда была загублена, потеряна русская будущность, настоящее, неис-кривленное развитие России. Она всегда нашла бы силы для преодоления любого внутреннего раздора и беды, ибо ее духовные силы не были еще подорваны. Ленинизм именно подорвал не только физические, но прежде всего духовные, душевные силы народа.

Трагедия белого движения коренилась в том, что оно оказалось замешенным на всем том, что представляло старую жизнь. Этот вал, который должен был принести обновление и возрождение России, оказался захламленным тем, от чего Россия наотрез отказывалась.

И это старое, исчервленное потянуло на дно подлинно достойное, за что боролись веками лучшие люди России.

Старый мир утянул за собой, казалось, нетленные ценности русской жизни, культуры, духовности, отлитые из крови, усилий и жертв множеств поколений русских мыслителей, художников и страдальцев за новую жизнь и Россию.

И все сверху замыла безбрежная гладь большевизма — одно громадное пространство с отсветом крови…

«…В революции, в самом ее ядре, гнездилась зараза контрреволюции, которая до последнего своего издыхания будет кичиться наименованием революции…»

Огненный Крест над русской жизнью. Не то могила всему, не то призыв…

Еще до изгнания, когда разгромленная белая рать катилась к Новороссийску, Перекопу и Одессе: вот-вот все захлестнут красные армии, — Врангель обращается к Деникину.

«Мне стало бесконечно жаль генерала Деникина: что должен был испытать этот человек, видя крушение того здания, которое с таким трудом он столько времени возводил и в прочность которого он несомненно верил. Как одиноко должен был он чувствовать себя в эти тяжелые дни, когда по мере того, как изменяло ему счастье, отворачивалось от него большинство тех, кто еще недавно кадил ему. В эти дни лишь твердость, решимость и спокойствие духа вождя могли спасти положение. Это спокойствие духа, эту твердость мог иметь лишь вождь, не потерявший веру в свои войска, убежденный в том, что и они ему верят. Нравственная поддержка Главнокомандующего его ближайшими сотрудниками должна была быть в эти дни, казалось мне, особенно необходима.

Я написал генералу Деникину письмо:

«Глубокоуважаемый Антон Иванович!

В настоящую грозную минуту, когда боевое счастье изменило нам и обрушившаяся на нас волна красной нечисти готовится, быть может, поглотить тот корабль, который Вы, как кормчий, вели сквозь бури и невзгоды, я как один из тех, кто шел за Вами почти сначала на этом корабле, нравственно считаю себя обязанным сказать Вам, что сердцем и мыслями горячо чувствую, насколько сильно должны Вы переживать настоящее испытание судьбы. Если Вам может быть хоть малым утешением сознание, что те, кто пошел за Вами, с Вами вместе переживают и радости и горести, то прошу Вас верить, что и сердцем и мыслями я ныне с Вами и рад всеми силами Вам помочь.