Дверь распахнулась — явился Ривелен. Элеонора встревоженно подняла голову.

— Ардерик?..

— Пришёл и разбирает кое-какие бумаги, — буркнул Ривелен. — Я решил зайти к вам.

— Грета, прикажи принести барону Ардерику вина с бодрящими травами, — велела Элеонора. Встретилась с Гретой взглядом и прочла на её лице решимость. Грета выбрала Север и власть — как и сама Элеонора девять лет назад.

Из спальни послышался детский плач, следом голоса нянек. Элеонора довольно потянулась, вспомнив утренний разговор. Оллард всё же унёс их тайну в могилу. Вспыхнуло чувство вины перед Риком, но погасло, стоило вспомнить его взгляд. В нём плескалась не любовь, а честолюбие — то же, что привело и удержало здесь Элеонору.

Она улыбнулась Ривелену, усевшемуся напротив.

— Буду честен. Я оставляю вас с тревожным сердцем. По приезде я видел перед собой сильную и уверенную правительницу. Сейчас передо мной растерянная, испуганная женщина.

— За каждой правительницей стоит растерянная женщина, — пожала плечами Элеонора. — Вам ли не знать? Не тревожьтесь. Маркграфский титул — тяжёлая ноша, но меня учили её нести.

Долгий и бессодержательный разговор закончился, и снова раздался стук. Служанка едва приотворила дверь, чтобы не выстудить покои:

— Госпожа, прибыли последние обозы с зерном. Куда нести — под башню Шейна или графскую?

— Зерно хранится под южными башнями, — терпеливо объяснила Элеонора. — Туда и отнесите.

Занятная предстоит зима — в окружении мёртвых имён, навек вписанных в историю замка. Элеонора с усмешкой оглядела своё новое место. Стол, за которым работал Оллард, записи Тенрика, чернильница из черепа Шейна… Мужчины хранили знамёна побеждённых, но её трофеи не хуже. Она удержит власть. И Ардерик ей поможет.

***

Верен вернулся в укрепления вместе с Риком и первым делом заглянул к себе. Бригитта не пошла без него на праздник, и следовало рассказать ей новости. Едва он пересказал, что увидел с кургана и что слышал с чужих слов, из-за перегородки послышались мерные удары, будто нож втыкали в стену или стол.

Так и было — Ардерик сидел на полу и медленно опускал лезвие на исписанные листы бумаги. Рядом валялся открытый ларец — тот, куда Рик клал письмо, написанное в дни осады. Верен кинулся к нему — изрежет же, а потом будет жалеть!

— На, читай! — Рик отпихнул обрезки, стукнул затылком в стену и прикрыл глаза.

Составить куски не получалось, но удалось разобрать достаточно. Рик клялся отстоять родовое имение любой ценой, если выживет. Писал, что не держался бы за жизнь, если бы его смерть решила дело. И много чего ещё, что Верен постеснялся читать, столько там было жарких, искренних клятв.