— Чудесно. У тебя уже, должно быть, такое ощущение, будто они — твоя родня. Когда ты сообщила мне в письме, что едешь гостить у них, я тут же перестала о тебе беспокоиться. Рассудила, что с тобой все будет в порядке. И потом, тот молодой человек, с которым ты снова там встретилась…

Джудит нахмурилась. Какое-то мгновение она не могла сообразить, о ком речь.

— Молодой человек?

— Ну как же! Ты мне сама писала в письме. Молодой человек, с которым вы столкнулись в поезде, когда возвращались после Рождества из Плимута. И потом ты увидела его у Кэри-Льюисов…

Наконец пришло прозрение.

— А, Джереми Уэллс…

— Ага, молодой доктор. Он все еще там?

— Да, но не усмехайся так лукаво. Мы почти не видим его теперь. Когда он ушел из больницы святого Томаса, то вернулся к себе в Труро и стал практиковать вместе со своим отцом. Так что теперь он вечно занятой сельский врач, и у него остается мало времени для того, чтобы ездить по гостям. Но иногда он замещает своего отца, когда кто-нибудь в Нанчерроу заболевает. В Пасху я подхватила жуткий грипп, он приехал и меня выхаживал,

— Ты больше не увлечена им? Тогда, на поезде, он произвел на тебя впечатление.

— Столько лет прошло. И потом, ему уже за тридцать. Слишком стар для меня.

— Да, но… — Филлис явно не собиралась удовлетвориться этим вердиктом и намеревалась углубиться в перипетии личной жизни Джудит. Но тайной Эдварда Джудит не хотела делиться даже с Филлис. Она стала лихорадочно придумывать, как бы перевести разговор на более тривиальные вещи, и тут взгляд ее остановился на маленькой Анне.

— Филлис, мне кажется, Анна хочет спать.

Филлис опустила глаза на дочку. Девочка уже напилась молока из жестяной кружки, опустошила тарелку хлеба с маслом и теперь засунула в рот большой палец. Ее глаза сонливо сузились, длинные ресницы опустились над розовыми щечками.

— Правда. — Филлис понизила голос до шепота. — Она не спала сегодня утром. Положу ее в коляску, пусть вздремнет… — Она поднялась, нежно укачивая ребенка. — …Вот так, рыбка моя. Сейчас мама положит тебя в коляску. — Она отворила дверь в конце комнаты и вышла в судомойню. — …Поспишь, а там уж и папа вернется…

Ветер нарастал, со свистом проносился с прибрежных скал через вересковые поля, напирал на щелястые окна. Обхватив руками свою чашку, Джудит огляделась вокруг и пришла к печальному заключению, что место и вправду неказистое. Чересчур низкий фундамент, убогая обстановка… Все говорило о безденежье и тяжелой жизни. Разумеется, все вычищено до блеска, но веселее от этого не становится. Пол покрыт линолеумом, кое-где порванным и настолько исшарканным, что первоначальный рисунок стерся без следа. Перед камином лежит полинявший коврик, из дыры в выцветшей бархатной обивке единственного мягкого кресла торчит конский волос. Джудит не увидела ни радио, ни телефона, ни картин на стенах — только приколотый кнопкой безвкусный календарь, купленный в лавочке. Полированные латунные ручки плиты и блестящая латунная каминная решетка — вот, пожалуй, и все, что хоть как-то радовало глаз. Джудит припомнила кружевные салфетки, которые Филлис вязала и припрятывала к себе в шкаф: интересно, что сталось с этими сокровищами? Здесь на них не было и намека. Может, у нее в спальне…