– Мы тут играли в пожарных, – пояснила она невестке и подумала, как хорошо, что она успела спрятать поломанную куклу в карман своего домашнего платья. От ее взгляда не ускользнуло, что на невестке надет изумрудно-зеленый кашемировый свитер с высоким воротом, тот самый, который подарил ей СиДжей на последний день рождения. Хомутик ворота, однако, был не опущен, а поднят максимально вверх, закрывая шею до самого лица.

Кэл запрыгал на месте и поднял ручонки к матери. Дескать, возьми меня на ручки. Но Сесилия была еще слишком слаба, чтобы поднимать сына. Да и худенькая она стала. Вся просто светится. Но уговаривать ее не делать этого было бесполезно. Она нагнулась, слегка поморщилась от боли и чуть приподняла мальчика над землей, едва дотянув его до своих бедер.

– Мамочка, а где твой кулон?

Еще до рождения сына СиДжей подарил жене золотой медальон, куда вложил прядь своих волос. Только одна Эдит знала, что Сесилия уже давно заменила эту прядь на волосы сына и она постоянно носит этот медальон на шее.

Прежде чем Сесилия успела что-то ответить сыну, тот схватил за ворот свитера и потянул его вниз, стараясь найти медальон. Но Сесилия тут же остановила его. Впрочем, Эдит уже успела разглядеть багрово-синие следы от пальцев на ее шее, похожие на насекомых, которые расползлись по телу, начиная от самой груди.

Эдит невольно охнула, заставив невестку и внука обернуться на этот негромкий вскрик. Но Сесилия слегка качнула головой, давая ей знак замолчать, и Эдит лишь уронила свою руку, которой тоже обхватила себя за шею, и жалко улыбнулась. Потом она подошла к Кэлу и взяла его за руку.

– Пойдем, малыш, на кухню. Испечем что-нибудь вкусненькое, пока маме будут делать красивую прическу. А мы с тобой за это время успеем перекусить.

– Я решила не ходить в парикмахерскую. Сама сделаю себе прическу, – улыбнулась ей Сесилия.

На Эдит пахнуло легким запахом алкоголя. Запах был едва слышен, почти неуловим, напоминая тонкую струйку дыма, который появляется над скрытым от глаз кострищем. Конечно, какая же сейчас парикмахерская? Ведь там пришлось бы оголить шею.

– Вот и отлично! А я пока с удовольствием повожусь с Кэлом.

И Эдит снова улыбнулась той робкой, покорной улыбкой, которой улыбалась все годы собственного замужества. Хотя в этот момент ей было нестерпимо стыдно и горько. И не только потому, что вырастила сына, такого же садиста, как и его покойный отец, но и потому, что собственный опыт ничему ее не научил. Она все так же слепо смотрит на мир, как и все те добропорядочные люди, которые предпочитают не замечать синяки на чужом теле и видят только то, что хотят увидеть сами. И думают тоже только о том, о чем сами хотят думать. И при этом еще верят в то, что они уж точно знают, кто и в чем виноват.