Если бы только его не пугала мысль, что в этот последний день они могут поссориться. Или что она начнет спорить с ним о Боге и навязывать свои убеждения.

Он решил, что не станет ей перечить. Он сделает над собой усилие, чтобы она провела этот последний день в покое. Он примет ее простодушную убежденность и не станет больше покушаться на ее веру.

Входная дверь дома Грейс была заперта. Он позвонил в звонок и спустя секунду услышал внутри торопливые шаги.

Он услышал, как Рей крикнул:

– Не открывай, мама! Это снова может оказаться та банда!

– Это Ричард, я знаю! – крикнула в ответ мать.

Затем дверь открылась, и она принялась обнимать его, плача от счастья.

Он ничего не говорил. Наконец сумел произнести негромко:

– Привет, мам.

Его племянница Дорис весь день играла в гостиной, а Грейс и Рей неподвижно сидели рядом и смотрели на нее.

Если бы Мэри была со мной, постоянно думал Ричард. Если бы только сегодня мы были вместе. Потом он подумал, что у них могли бы быть дети. И тогда он сидел бы, как Грейс, и понимал, что вот эти несколько лет, какие прожил твой ребенок, и есть вся его жизнь.

Чем ближе к вечеру, тем небосвод делался все ярче. Его затягивало неистово-багровым занавесом. Дорис тихонько стояла у окна и смотрела на небо. Она за весь день ни разу не засмеялась и не заплакала. И Ричард думал про себя: она знает.

И еще думал, что в любой момент мать может попросить их помолиться всем вместе. Посидеть и почитать Библию, надеясь на Божественное милосердие.

Но она ничего не просила. Она улыбалась. Готовила ужин. Ричард был с ней в кухне, пока она готовила.

– Я могу не дождаться, – сказал он. – Я… могу принять снотворное.

– Ты так боишься, сынок? – спросила она.

– Все боятся, – ответил он.

Она отрицательно покачала головой.

– Не все, – сказала она.