Над нами грянул гром, и в последовавшей за ним ослепительной вспышке я увидела лицо Клива. Оно перекосилось, превратившись в гротескную маску, залитую дождем, а может слезами.

– Я не плохой человек, – сказал он, и его слова почти потонули в раскатах грома. – И не хотел причинить вред. Но я был нездоров. Даже ребенком я знал: со мной что-то не так. Папа мало что замечал, с головой погруженный в свою работу. Мама, наверное, считала меня чудовищем. А Айлиш… Я полагал, что она другая. Такой же изгой, как я. Мне представлялось, что она понимала… Но в конце она оказалась такой же, как и все остальные.

Клив замолчал, и я надеялась, что он не станет продолжать. Меня смущало, что историю Айлиш – историю, которую я так жаждала услышать, – рассказывает теперь он. Я уже чувствовала, как ядовитая энергия его слов проникает в мою кровь, отравляет меня, но вынуждена была поддерживать разговор.

– Вы только что сказали, что на вас опустилась серая пелена. Что это значит?

Судорожно вздохнув, Клив подошел ближе.

– Это трудно объяснить. Неприятное ощущение, как будто у тебя распухает мозг. Потом подступает тошнота, и все вокруг делается серым. Затем… – Он пожал плечами. – Как только это начинается, я теряю контроль над собой. После того первого раза, с Айлиш, я убедил себя, что это больше не повторится. Шли годы, и я был уверен, что серая пелена исчезла и что со мной все будет хорошо. Я был счастлив, и это сдерживало болезнь.

Одна из дневниковых записей Гленды промелькнула у меня в памяти – о солнечном воскресном утре, когда она наблюдала за Кливом, сажавшим лук. Ее отчет был написан с такой любовью к человеку, которого она считала своим отцом, что мое сердце сжалось от боли.

– Однако серая пелена опустилась снова, не так ли?

Клив не сводил с меня взгляда через лунную поляну, его глаза казались дырами в светлой глине.

– С Глендой получилось тяжело. Ты не представляешь, как тяжело. Она была моей девочкой. Она любила меня, а я… я боготворил землю, по которой она ступала.

– Что же случилось?

– Она нашла письма. – Пауза. – Совсем как ты, совала нос куда не надо. И, как ты, она взяла их и прочла. А потом сбежала. В тот вечер шел дождь, поэтому она укрылась в полом стволе дерева в конце сада Сэмюэла. Я хотел только поговорить, но прочитанное в письмах сбило ее с толку. И разозлило, думаю. Она сказала, что я сяду в тюрьму, что письма – доказательство. Пообещала, что расскажет Луэлле, а потом весь город узнает, что это я, а не Сэмюэл, убил ее бабушку. Разумеется, мы страшно поругались. Наговорили столько дурных слов. А следующее, что я увидел, как она… она…