— Сейчас поставим капельницу, удалим пулю. Думаю, да.

— Тайны нет. Но это… не наша собака. — Штефан соскочил с подоконника и подошел ближе. — Их. Большевиков. Одна выжила случайно. Там у этой деревни, название не произнести, наши взяли в кольцо батальон их пограничников, с ними были служебные собаки. Отступали они от Киева. Видимо, уже не было больше патронов, ничего не было. Бросились врукопашную, вместе с собаками… — Штефан запнулся. — Собаки зубами рвали глотки. Кровавое месиво. Вызвали танки на подмогу. Нас с нашего направления сорвали, мол, на усиление. Но, слава богу, у нас на переправе, на командирском танке, от жары, видно, башню заклинило. Пока разбирались, доползли только к финалу. Но картина ужасная: люди, собаки — все в кучу, сплошная кровь.

Из них никто не выжил, ни люди, ни собаки. Вот только она. — Штефан с нежностью провел рукой по неподвижному телу овчарки. — Когда уже стемнело — слышу, скулит, сразу бросился туда, живая. Она мне не давалась. Хотела укусить, но сил не хватило. Вот только порвала. — Он показал на рукав. — В глазах такое страдание, такая боль. Лежала рядом с парнишкой, совсем молоденьким. Его гусеницей раздавило, все кишки наружу. Он ее своим телом накрыл, вот и жива осталась. Я все понимаю: война. Но чтоб давить гусеницами безоружных людей, а тем более собак…

— Ну а щенков ты рядом не видел? — Маренн улыбнулась, стараясь его отвлечь.

— Щенков? — Штефан явно растерялся. — Нет…

— У нее недавно были щенки. Три овчаренка.

— Они, наверное, местным отдали. Нет, щенков не видел. — Штефан пожал плечами. — Какие там щенки…

— Что ж, пулю вытащу, что дальше? — Маренн наклонилась над раненой собакой. — В танке с собой возить будешь? Она хозяина не забудет. Убежит. Овчарки, сам знаешь, одного хозяина признают.

— Что ж, пусть бежит. Главное, чтобы выжила. Найдет кого-нибудь, кого своим признает.

— А то смотри, могу забрать в Берлин… — Маренн заметила как бы невзначай. — Будет нашему Айстофелю подружка. Что скажешь?

— Не знаю. — Штефан вздохнул. — Я был бы рад. Назвал бы ее Альма. Но собаке, как и человеку, на своей земле жить надо, где родилась. В деревне жителям оставлю.

— Ладно, посмотрим. А теперь иди, не мешай, — попросила Маренн строго. — Мне над твоей Альмой серьезно поработать надо. Подожди меня в кабинете. Там еще кофе горячий.

Спустя час она вошла в бывшую музыкальную гостиную хозяйки дома, служившую ей и кабинетом, и спальней, и столовой. Здесь от всего былого убранства остался только расстроенный рояль с простреленной из винтовки крышкой — единственная вещь, которую не вынесли из усадьбы те, кто полностью ее ограбил, даже обивку содрали со стен. Штефан сидел на полу, разбирая книги, сложенные стопками под роялем. В пепельнице рядом дымилась сигарета. Услышав ее шаги, вскинул голову. Взглянул напряженно.