— Сам знаю. В Беренчей поедем. По ручью.

В Чанингу, заимку, где живут Касьян Сокольников и Гришка Елизов, с волокушей действительно не проехать. Добираться туда через кочкастые болота, через хребты. С лошадью, когда она под вьюком идет, — полный день пути. Да и незачем туда с больным человеком ехать: ни врача там, ни рации. Восемь домов всего в Чанинге. А новых домов уж лет сорок не строят. Бросать дома бросают, а строить — такого нет.

Выбираться — так в Беренчей, село по сравнению с Чанингой большое. Домов пятьдесят. Фельдшерский пункт есть. А сам фельдшер не справится — врача всегда по рации из района вызвать можно. Дорога туда хоть и дальняя — два дня пути, — но зато по льду ручья, а там по реке. Не тряхнет. А потом по дороге брошенная деревня будет. Но в деревне той один дом жилой есть, будет где передохнуть.

— Делай как знаешь, — махнул рукой Гришка.

— Знаю. Ехать надо. — Складки около Касьянового рта глубокие, жесткие. Решил мужик твердо. Любому понятно, что не отлежаться Гришке в зимовье — врача надо. Не просто живот у него болит, не съел плохое, а язва, может, какая приключилась.

Касьян торопливо содрал со своих нар козьи шкуры — Гришке под бок, — пошел заканчивать волокушу. Вернувшись, достал пушнину, уложил в чистый мешок, взял и Гришкину добычу.

— Вот тебе подушку приготовил.

— Когда выезжать думаешь?

— Продуктишки кой-какие соберу и поедем. Нам с тобой день, ночь ли — все равно. По-летнему — дак сейчас утро скоро. Зато к обеду до жила, до Осипа доберемся.

Вот и кончился промысел. До свиданья, зимовье. Касьян укутал спарщика в два шубных одеяла, легонько обвязал сыромятными ремнями, чтобы дорогой не раскрылся. Осторожно подхватил на руки, перенес на волокушу. Хорошо укутан Гришка, только маленькая дырка для лица оставлена. Над дыркой — парок от дыхания. Частыми толчками.

— Ловко лежать тебе?

— Ловко, — выдохнул Гришка.

Касьян залил огонь в печке, еще раз оглядел опустевшее зимовье и захлопнул тяжелую, из плах, дверь. Можно и в путь.

— Пошел, Сив-вый!

Теперь только чуть в низинку спуститься, а там по ручью. Не тряхнет.

И по ручью снег рыхлый, еще не слежался. Но лыжи хорошо гнутые, не зарываются. Касьян вначале вел Сивого в поводу, но потом пошел вслед, за волокушей. И не понять, где легче идти: или тропу торить, или идти следом по ископыченному Сивым снегу. Кое-где, на излучинах, ручей переметен высокими валами, и тут идти совсем тяжело. Ручей петляет, крутит. Полчаса назад проходили неподалеку от крутого голого мыса с разлапистой сосной на взлобке. А сейчас снова чуть ли не на старое место вернулись. Вот и мыс, и сосна разлапистая, низкорослая. По прямой идти — делать нечего. Но с волокушей в кусты тальника, затвердевшие на холоде, в глухие ельники не сунешься. Иди по ручью да благодари Бога, что не вьет пурга, не жмет мороз.