Она становится все более придирчивой, отметила про себя Луиза, отправляясь на поиски бабушки. Я ведь попросила прощения, а в ответ получила лишь раздраженное «поздно извиняться!». Какой толк в извинениях, если человек их не принимает?

Тем не менее найдя бабушку, она предусмотрительно извинилась за то, что не обдумала все как следует, и это сработало. Та снисходительно отозвалась, что людям свойственно ошибаться, и выразила желание познакомиться с Майклом. Идею теннисного корта она одобрила, только велела взять спальные мешки и проветрить как следует. Дальше настала очередь Полли и Клэри. Сперва те согласились, но когда она захотела убрать из комнаты все их личные вещи, обе воспротивились.

– Черта с два я буду таскать свои пожитки туда-сюда! – бушевала Клэри. – Ему все равно не понадобятся наши ящики. Сама таскай!

Полли тоже не обрадовала перспектива нарушать порядок в своих вещах.

– Вряд ли он вообще что-нибудь заметит, – возразила она. – Мужчины ненаблюдательны.

Однако Луиза поймала себя на том, что осматривает комнату – да и весь дом – новым, критическим взглядом. Потертый линолеум, потрескавшиеся стены, нелепые старомодные обои с тюльпанами и райскими птицами, железные кровати – все это совершенно не годится для Майкла. В конце концов она стащила из комнаты Арчи ковер (с его разрешения) и прикрыла им самые вытертые места на полу. Однако это была лишь капля в море. Мебельные чехлы в гостиной, выцветшие и в заплатках, древний гобелен, протершийся до ниточек. Даже колода карт – и та никуда не годится: лохматые края с загнутыми кончиками от частого использования, джокер помечен какой-то другой, давно потерявшейся, картой. Пергаментные абажуры потемнели от старости, а холл, где обедали дети, – кошмар! Повсюду валялись ботинки, теннисные ракетки, велосипеды и даже садовая мебель – жуткие шезлонги с ржавыми шарнирами, обсиженные гусеницами. Поминутно кто-нибудь спотыкался о кубики Уиллса и Роли (детскую переоборудовали под спальню). Слуховые окна протекали, и в стратегических местах были расставлены эмалированные ведра и миски. Ванная комната повергала в отчаяние: здесь ничего не менялось столетиями. Зеленоватая полоса на эмали – там, куда стекала вода из медного крана; краска на стенах облупилась и чешуйками падала на купавшихся. На зеркале пятна сырости, а фарфоровые краны так оббились, что мудрено не порезаться. Уборная по соседству содержала инструкцию к применению, выцветшую до того, что незнакомый человек вряд ли разберет. Она помнила наизусть: «Резко дернуть вниз, отпустить, подождать и снова дернуть – теперь должно смыть». Должно, но частенько заедало. И зачем она вообще на это согласилась?