– Да, – медленно произнесла Клэри, – надо. Если честно, я тоже за нее беспокоилась. То есть сама-то я ничего не слышала, – поспешно добавила она, – просто тетя все время ходила больная и ужасно выглядела. Зато теперь она идет на поправку.

– Да, слава богу!

– Надо было мне рассказать – я же твой лучший друг, разве нет?

– Конечно да, но ведь и ты мне ничего не говорила.

– Да, я поняла. Такая ловушка получается – умалчиваешь из любви к близким. С другой стороны, чем больше любишь кого-то, тем откровеннее ты должен быть с ним – даже о самом трудном. Мне кажется, это и есть лучшее доказательство любви. – Она обвила Полли руками. – Обещай, что больше никогда не будешь страдать в одиночку!

– Ладно. И ты обещай!

– Обещаю. Отныне любое умалчивание считается признаком нелюбви!

И Полли ответила, подражая бабушке:

– Совершенно с тобой согласна, дорогая.

* * *

Дохромав на костылях в уборную и обратно, Арчи почувствовал, что окончательно выбился из сил. Помимо бурных эмоций, несколько часов беспрерывного перевода в обществе целой кучи народа – хоть и ставших ему теперь близкими – совершенно вымотали его. А тут еще новости о японцах… Война распространяется все шире, британцам придется нелегко – на земле, в воде и даже в воздухе их численность неуклонно сокращается…

Дружище Руп! Дай Бог, чтобы с тобой было все в порядке, где бы ты ни находился, думал он, осторожно укладываясь в постель. Повезло, что он хорошо владеет французским – на его месте никто другой не смог бы продержаться так долго. За столом он позволил себе заразиться оптимизмом семьи, однако сейчас, оставшись наедине с самим собой, слегка протрезвел и воспринимал шансы Руперта весьма критично. К тому же Пипетт поведал ему гораздо больше, чем остальным. Наверное, Руперту было очень одиноко там, на поле. Пипетт рассказывал, что они почти сразу заключили пакт: не разыгрывать из себя трех мушкетеров с их благородными девизами «один за всех и все за одного». Пипетт, как профессиональный военный, был настроен серьезно: его задача – выбраться из оккупации, чтобы воевать с немцами в Англии. Руперт – хоть и доброволец – чувствовал то же самое, поэтому когда дело дошло до серьезного выбора, никто особенно не колебался.

За столом Рейчел оказалась рядом с ним. Когда провозглашали тосты – за Руперта, за Пипетта, и его ответный: «За семью!» – все повернулись друг к другу, чокаясь. Он коснулся ее бокала и прошептал едва слышно на фоне общего веселья: «За тебя, милая Рейчел, – и за Сид». Ее глаза на мгновение расширились от изумления, затем смягчились; она улыбнулась чуть нервно и ответила: «Благослови тебя Бог, Арчи». Вот так – очень мягко и безболезненно – закончилась эта история любви.