– Который час? – хрипло спросил я; слова царапали мне горло.

– Восемь, – ответил он.

Восемь. Сколько я провел снаружи, на холоде? Пять часов, шесть? Только гнев, только его горячий, как кровь, вкус во рту не дал мне замерзнуть.

Грегори провел меня через кухню в гостиную, где собрались все дети; они деловито запихивали в рот пригоршни конфет, смеялись, болтали, ссорились.

– Смотрите, кого я нашел снаружи, – громко объявил Грегори (он всегда старался привлечь к себе внимание), и все остальные повернулись к нему. И все тут же зашумело, как шумит стая крупных птиц, взлетая с пляжа, и многие из них (только старшие и самые младшие; подростки просто тупо уставились на меня) ринулись ко мне с распростертыми объятиями и выражением отчаянной, натужной жалости на лицах.

– Папа, мы тебя искали!

– Где ты был?

– Ты дрожишь?

– Какой ты холодный!

– Мне досталось меньше конфет, чем Джареду.

Я не слушал; я искал среди них Виктора. Но его там не было.

И тут он внезапно ворвался в комнату, размахивая парой батареек, с машинкой на дистанционном управлении под мышкой другой руки – машинкой, которую он клянчил, которую я купил и завернул в подарочную упаковку меньше недели назад.

– Вот они! – кричал он, прыгая по ковру к тому месту, где сидел Джек. – Теперь заработает! – Меня он еще не заметил.

«Звереныш, – подумал я. – Чудовище». Я страстно желал ему смерти или себе – возможности убить его.

– Виктор, – сказал я ледяным тоном. – Виктор.

Он, разумеется, не оглянулся.

– Виктор!

Отклика не последовало. Но некое бормотание, удивленное недовольство постепенно расползалось по комнате. Старшие, некоторые из которых не знали, какая битва велась (и была проиграна) из-за перемены имени, уставились на Виктора с негодованием.

– Виктор, отвечай папе, когда он к тебе обращается, – сказал кто-то, и в ответ на это девчачий голос пропищал:

– Его теперь зовут Ви.