– Но тогда я буду опаздывать на службу!

– А кто ваш шеф?

Ребман назвал фамилию. Профессор проскрипел с желчной ухмылкой:

– Так скажите же этому быку, что речь идет о глазе, а это важнее, чем весь его навоз. Так ему и передайте вместе с приветом от меня! Итак, вы в состоянии заплатить пятьдесят рублей?

– Да, могу, и даже с удовольствием, если господин профессор так добр…

– Я не добрый. Верблюд добрый. Мы вас вылечим. Рассказывайте все, что о себе знаете, с самого раннего детства. Жизнь человека начинается лет за двести до школы, о чем большинство даже и не подозревает!

Эти последние слова он произнес таким тоном, как если бы хотел сказать: вот идиоты!

– Итак, сколько лет насчитывает история вашего рода – с обеих сторон? Кем были ваши прапрадедушки? Чем они занимались?

Ребман рассказывает, что по отцу он родом из…

– Это ваше воронье гнездо по ту сторону Луны меня не интересует, рассказывайте о семье!

Ребман рассказывает:

– По отцовской линии наш род можно проследить до 1311 года, имеется датированное свидетельство с печатью. «Если этот старик думает, что только он один может себе позволять колкости, то ошибается: мы, шафхаузенские, тоже не лыком шиты». И он добавил:

– Но меня тогда еще и на свете не было!

– Жаль, – так же едко говорит профессор, который между тем снова закурил свежую папиросу. И чем же занимались ваши уважаемые предки?

– Первый, о ком мы знаем, был сборщиком подати.

– Завидное происхождение! Мытарь и грешник! Благодарствую! – продолжает в том же тоне профессор, но все же при этом что-то записывает.

Если бы старик, сидящий сейчас перед ним, был первым встречным, Ребман просто треснул бы его журналом по башке и ушел. Но Нина Федоровна предупредила его, чтобы держал себя в руках: «Дядя Валя только с виду такой невежа, к тому же, он весьма озлоблен. Не дайте ему вывести вас из себя – тогда всему конец, а это было бы грешно, потому что, если вам кто и может помочь, так только он». Ребман об этом помнил, и с улыбкой, как будто ему сделали большой комплимент, описывает и всю свою жизнь, и историю обоих семейств, – словом, все, чего требует профессор. А старик все записывает, больше чем три четверти часа, пишет и курит одну папиросу за другой – пепельница уже полна раздавленными окурками. Когда Ребман сообщил, что его дедушка по отцу был портным, а по матери – трактирщиком, членом церковного совета, окружным судьей, депутатом кантонального парламента и прочая и прочая, профессор отложил перо, откинулся на спинку кресла и заключил:

– Теперь все ясно. С этого периода жизни и начинается история вашей болезни. Всему виной эти два господина – уважаемый мастер портновского дела и еще более уважаемый господин депутат парламента, окружной судья и так далее. Пардон, старею, запамятовал: первым грешником в семье был не портной, а мытарь. Если бы эти двое остались верны своему крестьянскому сословию, ибо с окружным судьей с материнской стороны и всеми его регалиями можно было бы примириться, принимая во внимание швейцарские условия, передо мной сегодня не сидел бы дегенерат. А ведь вы являетесь хрестоматийным дегенератом! Вас можно показывать публике, посадив в клетку. Но в этом случае вы вряд ли были бы счастливы. Впрочем, я вас, конечно, не виню. Это не ваша ошибка, вы полностью оправданы.