Увы, но после их отъезда в имении начались волнения, и мое недовольство только росло. Драммонд всем в долине, кроме О’Мэлли, увеличил ренту, и воздух Клонарина наполнился злобой. Депутацию протестующих в Кашельмару возглавили Шон и Пэдди Джойсы, и я в большом смущении сообщил им, что никто не должен платить повышенную арендную плату до возвращения Драммонда.

– Я предупрежу мистера Драммонда, что со всеми нужно обходиться по справедливости, – сказал я, но мое сердце протестующе ёкало в ожидании этого разговора, и, хотя я сдержал обещание по возвращении Драммонда, он меня не послушал.

– У меня нет иного выбора – только поднять ренту, – возразил он. – Имение себя не окупает. А что касается сетований Джойсов на О’Мэлли, то, если они еще раз придут к тебе с жалобами, можешь им напомнить, что О’Мэлли – беднейшая семья в долине и поднимать им арендную плату бессмысленно: они все равно не смогут заплатить. А в выселения я не верю.

Это означало, что он не верит в выселение своих родственников. Некоторых из Джойсов победнее он выселил, когда они не смогли платить новую ренту, а потом и еще ухудшил ситуацию, распределив их землю между О’Мэлли.

В результате семьи устроили свару. Это случилось в День святого Патрика, а после никто так и не понял, за кем осталась победа, но шестерых искалечили, а по меньшей мере у дюжины были разбиты носы. Давняя вражда между Джойсами и О’Мэлли вспыхнула с новой силой, а вскоре кто-то написал на стене вокруг Кашельмары: «МАКСВЕЛЛ ДРАММОНД – ШОТЛАНДЕЦ». Самое страшное оскорбление для любого управляющего, а в особенности для Драммонда, который всегда пространно объяснял, какой он весь из себя ирландец.

Я не знал, что делать. Думал снова поговорить с Драммондом, но понимал, что ничего этим не добьюсь. Он отмахнется от меня, как и в прошлый раз, только сделает это резче: скажет, чтобы я шел прочь забавляться с Керри. Обращаться к матери было бесполезно. Я думал написать моим дядям, но очень боялся, как бы Драммонд каким-нибудь образом не перехватил письмо, а потому, когда написал, просто пригласил их весной в Кашельмару. Но они оба отказались. Дядя Томас с головой погрузился в изучение каких-то продвинутых медицинских работ, а дядя Дэвид, который только что объявил о своей помолвке, был слишком занят подготовкой к свадьбе весной в Лондоне.

– Я думаю, пора нам устроить медовый месяц, – сообщил я Керри в апреле.

К этому времени Кашельмара настолько мне опротивела, что я был готов на все, чтобы бежать. Хотя мое финансовое положение оставалось незавидным, я проглотил гордость и попросил у дяди Томаса денег в долг.