— Я не виню вас за чужую грубость, — сказала она.

— Но вы уехали. Не попрощавшись.

Она отвернулась к окну, и он получил возможность вновь изучить изгиб ее щеки, густые ресницы, прикрывающие карие глаза.

— Я позволила себе забыться, — произнесла она и улыбнулась ему. — На мгновение поверить в чудо. Но потом очнулась и вспомнила, что должна вести себя разумно… и еще кое-что.

Улыбка исчезла. Теперь она выглядела серьезно — словно пловец перед прыжком в воду, словно солдат, которому дали приказ открыть огонь.

— Я много лет назад связала свою судьбу с семьей Али, и теперь пришло время отдать свой долг.

— Когда вы послали мне Киплинга, я решил, что вы презираете меня.

Он понимал, что говорит как обиженный ребенок.

— Послала Киплинга? — переспросила она. — Но я потеряла его при переезде.

— Мне передал его Абдул Вахид, — пояснил он, ничего не понимая.

— Я думала, что он лежит в моей сумочке, но, оказавшись здесь, уже не смогла его найти.

Глаза ее вдруг расширились, а губа задрожали.

— Она украла у меня книгу.

— Кто?

— Моя свекровь, мать Давида, — сказала она, кивая в сторону дальней комнаты.

Майор попытался разделить ее возмущение, но он был слишком счастлив, узнав, что она не хотела возвращать ему Киплинга.

— Ваши письма перехватывают, вас не пускают на свадьбу к племяннику, вас выжили из собственного дома, — сказал он. — Вы не можете оставаться здесь, моя дорогая. Я этого не позволю.

— Что же мне делать? — спросила она. — Я должна отказаться от магазина ради Джорджа.

— Если вы мне позволите, я увезу вас отсюда сегодня же, сейчас же, — сказал он. — Выдвигайте любые условия.

Он взял ее руки в свои.