— Это верно. Хорошо, когда твой мир переполнен жизнью, а что делать тому, кто идет навстречу смерти?

Мотохико, не встречаясь глазами с Уцуми, тихо произнес:

— Мне до этого нет дела. Пусть этот человек сам за себя думает.

— Согласен.

Уцуми поднял взгляд и увидел, что глупая физиономия исцарапанной черепахи уставилась на него через стекло аквариума.

Направление ветра сменилось. Неожиданно до них донеслись звуки праздника: где-то вдалеке из дребезжащих динамиков вырывалась музыка и дробь барабанов.

— O-бон празднуют. Может, сходим?

Касуми отложила вечерний выпуск газеты. Вернувшийся после посещения заведений Тоёкавы абсолютно обессиленным, Уцуми лежал на татами, Касуми накрыла его махровым покрывалом.

— Далеко.

Касуми не слушала.

— А я хочу пойти. У меня на родине летние праздники проводили на школьном дворе. Оттуда было видно море. В конце всегда были фейерверки, так было здорово.

— Ну ладно, пойдем, — неохотно согласился Уцуми.

— Вы нормально? Сможете пойти?

Касуми сделала вид, что беспокоится за него, но глаза у нее заблестели, как у ребенка. Вдвоем они вышли из дома. Дело близилось к вечеру, похолодало, и прохожие были одеты в одежду с длинным рукавом, кое-кто шел с накинутым на плечи джемпером.

Температуры у него не было. Время от времени Уцуми медленно накрывала боль, как змея, копошащаяся в темном подвале его живота. Сегодня утром ему показалось, что боль отступила, поэтому-то он и отправился на встречу с Тоёкавой, и боль снова вернулась. Стоило ему утомиться, как змея вновь просыпалась. Причем приступы становились все чаще и болезненней. Когда Уцуми чувствовал, что вот-вот нахлынет боль, он с силой прижимал руку к солнечному сплетению. Нужно было успеть схватить змею до того, как она начинала двигаться. Это постепенно становилось его навязчивой идеей. Боль была тяжелой, невыносимой. Касуми легкой походкой шла за ним с таким видом, будто не догадывалась о его состоянии. Музыка детского танца Бон-одори, громыхавшая из динамиков, вдруг резко замолкла.

— Неужели закончилось? — забеспокоилась Касуми и мелкими шажками засеменила вперед.

Уцуми посмотрел на наручные часы. Было уже начало десятого.

— Думаю, что да.

— Ой, как жалко.