В десять вечера я в конце концов позвонил Эрни Пинкасу.

— Да с чего ты взял, что ее мать была жива? — спросил он.

Я обомлел. И глупо ответил:

— Мне никто не сказал, что она умерла!

— Но тебе никто не говорил, что она жива!

— Говорил! Гарри говорил.

— Значит, он тебя подставил. Отец Келлерган переехал в Аврору один, с дочкой. Матери там не было.

— Вообще ничего не понимаю! Я сейчас с ума сойду. И кто я теперь после этого?

— Дерьмовый писатель, Маркус. Одно могу сказать: здесь у нас обиду проглотили с трудом. Целый месяц мы только и смотрели, как ты щеголяешь в телевизоре и во всех газетах. И все сказали, что ты несешь невесть что.

— Почему меня никто не предупредил?

— А о чем тебя предупреждать? Спросить, не сядешь ли ты, случайно, в лужу, написав про мать, которая к тому времени уже давно умерла?

— От чего она умерла? — спросил я.

— Понятия не имею.

— А как же музыка? И побои? У меня есть свидетели, они подтвердят.

— Свидетели чего? Что преподобный включал транзистор на всю катушку, чтобы преспокойно лупцевать дочь? Да, мы все это подозревали. Но ты в своей книжке пишешь, что отец Келлерган прятался в гараже, пока мамаша колотила девчонку. А проблема в том, что мамаши сроду не было в Авроре, потому что она умерла еще до переезда. Так как можно верить всему остальному, что ты говоришь в книжке? И еще ты мне сказал, что включишь мое имя в список тех, кого благодаришь…

— Я же включил!

— Ты написал в перечне других имен «Э. Пинкас, Аврора». А я хотел, чтобы мое имя было крупными буквами. Я хотел, чтобы обо мне говорили.

— Что? Но…

Он бросил трубку. Барнаски смотрел на меня злобно. И сказал, угрожающе тыча в меня пальцем:

— Гольдман, завтра вы первым же рейсом летите в Конкорд и улаживаете всю эту хрень.