Для меня это был страшный удар.
Значит, это Гиллель разрушил карьеру Вуди. Это из-за него, после ссоры с ним, Вуди кинулся к Патрику Невиллу вечером 14 февраля, налетел на тетю Аниту, и она погибла.
А дядя Сол так долго жил после Драмы в балтиморском “Марриотте” не потому, что не хотел возвращаться в дом в Оук-Парке, а потому, что дом больше ему не принадлежал. К тому моменту он уже несколько месяцев сидел без работы, деньги кончались, он не мог больше выплачивать кредит. И банк в конце концов наложил арест на дом.
– Почему вы никому об этом не рассказывали? – спросил я Патрика.
– Чтобы не добавлять печалей твоему дяде. Вуди и Гиллель оба знали правду про талацен. Зачем же впутывать в это дело еще и твоего дядю? И стоило ли сообщать Гиллелю, что его отец растратил деньги бюро и заложил дом, чтобы спонсировать стадион в Мэдисоне? У твоего дяди не осталось ничего, только его достоинство. Я хотел его сберечь. Я всегда любил твою семью, Маркус. И всегда хотел вам всем только добра.
51
51Недели через три после того, как я присутствовал при демонтаже имени дяди Сола на стадионе, он позвонил мне. Голос у него был слабый. Сказал он только:
– Маркус, я себя неважно чувствую. Ты не мог бы приехать?
Я понял, что дело срочное, и забронировал билет на ближайший рейс до Майами.
Под вечер я уже был в Коконат-Гроув. Флорида плавилась под палящим солнцем. Перед дядиным домом, на ступеньках крыльца, сидела Фейт. По-моему, она ждала меня. По тому, как она обняла меня вместо приветствия, мне стало ясно, что случилось нечто серьезное. Я вошел. Он лежал в постели, в своей комнате. При виде меня лицо его просияло. Но он очень похудел и выглядел очень слабым.
– Маркус, как же я рад тебя видеть.
– Дядя Сол, что с тобой?
Тот дядя, что в последние месяцы вечно пребывал в дурном настроении, дядя, что выгнал меня из дому, был попросту болен. Ранней весной у него обнаружили рак поджелудочной железы, и уже тогда было известно, что ему осталось недолго.