Доктор Лоачамин ненавидел правительство. Не только то, которое находилось у власти, а все правительства вообще и каждое в отдельности. Незаконнорожденный сын политэмигранта из Испании, он унаследовал категорическое неприятие всего, что каким бы то ни было образом связывалось в сознании с понятием государственной власти. Впрочем, накричавшись вволю бунтарских лозунгов еще в молодости, на студенческих собраниях, он с тех пор уже и забыл, что именно было причиной так бурно пылавшей в его груди ненависти к государственной системе. Тем не менее, повзрослев, доктор Лоачамин сумел превратить бесполезные анархистские бредни в своего рода доходное дело. Слава противника тирании летела впереди него и вызывала симпатию и доверие у большей части его пациентов, также не испытывавших большой любви к властям.

Помимо традиционного яростного охаивания каждого правительства, приходившего на смену предыдущему, он не упускал возможности хорошенько обматерить и гринго, которые порой забирались в эти глухие уголки страны с нефтяных месторождений у побережья. Американцы действительно не отличались уважением к местным жителям, и доктору порой приходилось чуть не с кулаками бросаться на них, чтобы те перестали бесцеремонно, не спросив ни у кого разрешения, фотографировать его пациентов с разинутыми ртами в момент выдергивания очередного зуба.

В нескольких шагах от трудившегося не покладая рук стоматолога немногочисленный экипаж старой посудины под названием «Сукре» перегружал с пристани на борт гроздья зеленых бананов и мешки с кофе.

Здесь же, на пристани, лежали только что выгруженные ящики с пивом, фронтерой – тростниковой водкой – и солью, а также газовые баллоны.

Погрузка шла к концу, и экипаж был готов отправиться в путь, как только доктор закончит приводить в порядок челюсти своих пациентов. Плавание предстояло неблизкое: сначала по Нангаритце до ее слияния с Саморой, а затем еще четыре дня, не особо напрягая двигатель высокими оборотами, – до речного порта Эль-Дорадо.

«Сукре» – старое ржавое корыто – держалось на плаву и было в состоянии худо-бедно двигаться против течения только благодаря упорству его владельца, капитана, а также механика – все в одном лице, бесконечной работе двух богатырей-матросов, составлявших команду, и необъяснимой воле к жизни, свойственной обычно лишь чахоточным в последней стадии болезни, которую проявлял старый, отработавший все возможные сроки дизельный двигатель. Судно было готово к отплытию, и в следующий раз должно было появиться в Эль-Идилио не раньше, чем закончится очередной сезон дождей, о скором начале которого ежесекундно напоминало набухшее серой дождевой влагой небо.