— Передай ей, что это меня не удивляет.

Закрыв дверь, он поднялся наверх, откупорил вино с намерением напиться, но отупел от первого же стакана, развернул свой матрац и уснул.

Над парком свистел ветер, визгливо перебранивались чайки. Toy, очнувшийся в солнечном квадрате, увидел в оконной раме белоснежные облака на голубом небе. Повернувшись к окну спиной, он, свернувшись клубком, вжался в матрац и медленно перебрал в памяти всю историю дружбы с Марджори — начиная с первой встречи на лестнице вплоть до вчерашнего вечера. Вся эта история представилась ему сплошным оскорблением: от ярости он кусал себе пальцы, а под конец глаза его наполнились слезами. Он успокоился, только когда взошел на кафедру в лекционном зале и заговорил внятным спокойным голосом:

— …художественная школа без обязательных занятий, где рисунки с натуры, патологоанатомия, орудия, материалы и информация будут свободно предоставляться всем желающим. Я готов изложить эти планы директору и совету попечителей, однако без вашей поддержки я окажусь бессилен.

Ее лицо виднелось в приветственно оживленной толпе, перед ним расступившейся. Toy слегка ей кивнул, озабоченный вещами куда более важными. Правительство лейбористов назначило его министром по делам Шотландии, и, выступая в палате общин, он выдвинул проект создания отдельного шотландского парламента: «Совершенно очевидно, что чем обширнее общественное образование, тем менее возможна в нем подлинная демократия».

Слушатели потрясенно молчали, и в тишине раздался голос премьер-министра, заклеймившего Toy как изменника. Toy уверенными шагами направился к выходу, и тут произошло небывалое. Члены парламента от Шотландии (семьдесят один человек) — лейбористы, консерваторы и либералы, все до единого — покинули зал вслед за Toy. Стоя на набережной Темзы, Toy собирался обратиться к ним с речью, но тут к нему подошел Макалпин с вопросом:

— Привет. Что, нагрели тебя?

— Она не пришла.

— Сука! Слушай, погода отличная, пойдем на этюды вместе.

— Не хочется шевелиться.

— Возьми себя в руки. Будь выше этого.

— Не могу.

Макалпин развернул бумагу на чертежной доске.

— С ней все кончено, — отрубил Toy.

— Очень умно.

— Но я еще не знаю, как попрощаться.

— Не беспокойся. Просто больше не здоровайся.

— Нет. Мне нужна определенность.

— Незачем ломать голову, Дункан. Через три-четыре часа солнце уйдет. Пошли на этюды.