Он улыбнулся, словно бы насмешничал, но старуха не обиделась; она не только потянулась к его руке, но и погладила его по волосам.

— Потому что мы не любим Бога, мы над ним смеемся, ни во что его не ставим. Но он все равно любит нас, как бы мы ни поступали.

— Даже если мы убиваем себе подобных?

— Даже если убиваем.

— Даже если ты коммунист?

— Неважно, кто ты есть. Когда Бог встречает тебя у жемчужных врат и спрашивает, кто ты, и ты говоришь: «Господи, прости», ответ будет: «Входи. Добро пожаловать».

Toy никогда прежде не встречал набожного человека, который бы думал, что любовь Господа так просто заслужить. Он спросил отрывисто:

— Что, если ты не можешь простить сам себя?

Старуха не поняла вопроса, и он повторил.

— Конечно, самого себя простить нельзя! Только Бог может простить человека.

— Скажите-ка вот что, — поинтересовался Макбет. — Вы католичка?

— Я из Ирландии — и я ирландка с головы до ног.

— Но вы католичка?

— Неважно, кто ты есть…

Toy пригубил «Вино-64», по вкусу похожее на земляничный джем, разведенный водой. Когда Макбет, заговорив, подался вперед, он оставил просвет, в который было видно Макалпина. Toy заметил ему спокойно:

— Я сегодня ушел из церкви, чтобы полностью сменить обстановку, и первый незнакомый человек, кого я встречаю, — почитательница Господа.

— Ах! — весело воскликнул Макалпин и отставил стакан. — Рассказать тебе о Боге? У меня сегодня необычно ясная голова.

За ним худой мужчина обсуждал с Драммондом возможность еще при жизни продать свое тело для медицинских исследований. Toy спросил:

— А это долго?