Он налег животом на балюстраду моста и сложил руки на парапете. Его тошнило. Река сжалась в узенькую струйку среди высохшего, в трещинах, ила. К востоку, под висячим мостом, галдела над мертвечиной негустая туча чаек. Подземное бормотание, зародившееся как вибрация у него под подошвами, выросло, ударило в уши и, как громовой раскат гонга, перекатило горизонт. Toy поднял голову и увидел товарные склады на левом берегу. Город за ними врастал в небо. Первыми восходили башни городского управления, далее бугор Роттен-роу, где светились все окна квартир, затем низкий и толстый шпиль собора с башней и нефом и скопление куполов соседнего Королевского лазарета и еще дальше, как последняя секция телескопа, истлевающее нагромождение некрополя с колонной Джона Нокса, которая доминировала над всем остальным. Книга в руке каменного человека ударила по пульсирующей планете, от книги побежала синяя тень, достигла сердца Toy и заморозила его. Город со всех сторон стремился в небо. Фабрика, университет, газгольдер, шлаковые кучи, крыши жилых домов, парки, переполненные деревьями, — все тянулось вверх, пока горизонт не превратился в края чаши, на дне которой стоял Toy. На краю теснились наблюдатели. Оттого, что столь многие наблюдают всего лишь за ним одним, его охватила бешеная жалость к себе, и он ответил неприличным жестом. Одна из наблюдавших соскользнула с края и двинулась вниз, прячась за крышами. Toy закрыл глаза и вообразил, как она спускается по улицам, подобно капле воды, стекающей по краю чаши; потом он перешел мост и встретил ее на углу Пейсли.

Она улыбнулась, взяла его под руку, и он оказался на высоте положения. Видя, как ловко он сумел на ходу примостить руку ей на талию, как она хихикает его шуточкам, он ухмыльнулся. Он хлопал крыльями и кувыркался в воздухе над головами у пары, разражался неудержимыми криками веселья, потом приблизил клюв к уху, чтобы дать советы. Пара взбиралась по узкой дороге, сопровождаемая взглядами толпы. Время от времени слева или справа мелькало знакомое лицо, но ему пришлось полностью сосредоточиться на Марджори, напевать ей в уши слова, от которых она улыбалась, и удерживаться от смеха. Она не замечала, что рука, сжимавшая ее ладонь, бесчувственна, как гранит, — ему стоило усилий не раздавить ее пальцы. Они перешли канал по хлипким доскам моста, миновали несколько складов и взобрались по травянистому косогору. Toy шел первым и вел за собой Марджори, она смеялась; он потянул ее на траву и каменными руками коснулся ее туловища, шеи. Она начала сопротивляться.