Светлый фон

— Не хочешь ли отдать себя?

— Не могу. Половина моей силы заблокирована страхом и ненавистью.

— Почему?

— Не помню.

— Как бы ты хотел это показать?

— Я хотел бы… Не могу сказать. Тебе станет противно.

— Признайся нам.

— Я бы хотел… Не расскажу. Ты станешь смеяться.

— Рискни.

— Я хотел бы, чтобы ты ненавидела меня и боялась, но не могла убежать. Чтоб была пленницей в путах, чтобы беспомощно ждала взмаха моей плетки, прикосновения раскаленного клейма. А когда ужас достигнет кульминации, в тебя входит не орудие пытки — вхожу я, нагой… ах! Тебя охватит… вос… торг. Тогда.

Земля и опора расплавились; окруженный визжащим желеобразным мясом, он пихал, кусал, хрюкал и стискивал, уподобясь плотоядному поросенку с пальцами. Позднее он, чувствуя себя опустошенным, вновь покоился на лоне доброты, нежно внедряясь в плавные расселины, покачиваясь и легонько скользя по глади, купаясь в мягкости. Он охватывал чью-то талию, пенис его ютился меж двух гладких холмиков, он был наполнен добрым нигде.

 

Он стоял по колено в холодном быстром ручейке, который с бульканьем катился по большим скругленным камням — черным, серым и пятнистым, желто-серым, как овес. Поднимая камни, он осторожно бросал их на берег, где, в ярде или двух выше по течению, Александр, лет десяти, очень загорелый, в красных трусах, строил из них плотину. Шею Ланарку напекло, ноги ломило от холода, спина и плечи болели — все указывало на то, что работа шла уже довольно долго. Он вытащил особенно большой и мокрый черный валун, швырнул его на вересковую подстилку, выбрался на берег и, тяжело дыша, растянулся рядом с камнем на спине. Он закрыт глаза, и картина глубокой голубизны сменилась теплым темно-красным цветом, проникавшим сквозь веки. Слышался плеск воды и стук камней. Александр сказал:

— Вода все равно просачивается.

— Заделай дыры мхом и галькой.

— Знаешь, я не верю в Бога, — произнес Александр.

Украдкой на него взглянув, Ланарк увидел, что он выдирает комья земли из берегового уступа.

— Разве? — спросил Ланарк.

— Бога нет. Мне сказал дедушка.

— Который? У всех есть по два.