— А не можем ли мы уговорить тебя остаться здесь на Рождество… а то и на Хогманей? — Теперь она говорила тише и ну вроде как взвешивая слова.

— О… — Я взглянул ей в лицо и кивнул. — Да, конечно. Рождество… Новый год… Да. То есть если ты не…

— Мы все будем очень рады. А на сколько ты можешь задержаться?

— Ну… — Я растерянно пожал плечами. — В общем-то, не знаю. Слушай, как только… я в смысле, как только… я сразу… — Я совершенно не понимал, что же я такое хочу сказать, а потому смолк и начал собираться с мыслями. — Одним словом, не стесняйся, выкидывай меня, как только я тебе осточертею.

— Дэниел. — Джин улыбнулась, но как-то очень серьезно. — Я ни за что не выкину тебя, откуда бы то ни было.

Она вернулась к своим украшательским занятиям, а я снова облокотился о стол, заметил, что он шатается, наклонился и обнаружил, что одна из ножек чуть не достает до пола. Пошарив по карманам, я обнаружил кусочек твердого пластика, разломал его пополам и подсунул под ножку.

И только минуту спустя я начал что-то такое соображать и снова посмотрел вниз, и оказалось, что так оно и есть, это была моя платиновая кредитная карточка «Амекс», ей же богу.

Я негромко рассмеялся и поднял глаза; мимо меня пронесся все тот же трехколесный велосипедист.

За это время кто-то привязал к его седлу уйму бумажных ленточек. Он все так же гоняет изо всех сил по залу, пригнув голову и лавируя между людьми и мебелью, но только теперь за ним мотается длинный, курчавый разноцветный хвост.

В магнитофоне кто-то играет на нортумберлендской волынке, и я сижу, слушаю эту бесхитростную, дудящую и приплясывающую музыку, потираю свой щетинистый подбородок и снова полон счастьем, и я думаю, а надолго ли его хватит, и смотрю на этого карапуза на радугохвостом велосипеде, как он крутится, и крутится, и крутится.