«Британцы подарили нам большое сокровище, когда отправились домой, — говорил дядя. — Самый великий из всех языков мира. Да, я счастлив подтвердить это, хоть я и патриот. Их утонченный язык остался здесь, и ты можешь пользоваться им так же, как они. Это не антииндийский поступок — использование английского. Подобная националистская чушь лишила этого языка целое поколение. Используй его с умом! С умом!»

И Джон копировал дядину привычку записывать в блокнот интересные слова. «Уничижительный, — выводил он. — Сумерки. Видный».

Молодой человек улыбнулся.

— Вы доктор Джон Какой-то? Или доктор Какой-то Джон? Из этой бумаги не совсем понятно, видите ли…

— Мое имя Джон, — отозвался доктор. Он чуть было не сказал: «Это мое доброе имя», потому что так говорили дома, но остановился. Здесь не говорили «доброе имя».

— А, — сказал агент. — Понятно.

— Там, откуда я родом, — сказал доктор, — в моей части Индии, многих зовут Джонами. Это христианское имя. У нас много Джонов и Томасов — в честь святого Фомы. Так принято в Южной Индии. В Керале[7].

— Индия, — повторил молодой человек и засунул листок бумаги обратно в карман.

Джон ждал, что тот скажет что-то еще, но агент промолчал и жестом вежливо указал на дверь, объяснив, что квартира находится на втором этаже и им необходимо подняться и посмотреть. «После вас», — сказал он и вошел в темный коридор, в котором странно пахло то ли мелом, то ли камнем в лишенном света месте, например в пещере. Джон был чувствителен к запахам, всегда, и связывал запахи с конкретными местами и временем суток. Здесь, в этой стране, в этом прозрачном воздухе, они казались непривычно разбавленными. Дома всегда пахло людьми, и маслянисто-зеленый запах моря и порта проникал в город и уносился дальше при правильном направлении ветра. А еще были запахи угля и неочищенного мазута, пряностей и богатый, липкий запах грязи, просто грязи. Но здесь запахи были тусклыми или воздух не пах совсем ничем, только самим собой.

Наверх вела спиральная каменная лестница с железной балюстрадой и отполированным коричнево-красным поручнем. Джон постоял рядом с темно-синей дверью, пока молодой человек бренчал ключами. Потом они вошли внутрь, агент открыл ставни и вслух заметил, что отсюда можно увидеть фирт[8] реки Форт поверх крыш.

— Вон там, видите? Полоску синего? — спросил он. И, улыбнувшись, продолжил: — Людям нравится вид на воду, знаете ли. Поэтому я всегда стараюсь, чтобы из окна квартиры было видно воду. Все очень радуются.

Доктор улыбнулся в ответ.

— Я не люблю находиться в море, — сказал он. — Когда оно неспокойно, у меня начинается морская болезнь. Из меня бы получился никудышный матрос.