Паруса — огромные белые треугольники — взмыли в безоблачное синее небо и раздулись под ветром, словно поднимающееся тесто. Клеопатра переводила взгляд с корабля на корабль, выискивая хоть какой-нибудь признак, который свидетельствовал бы о присутствии Антония: его штандарт, его офицеров-помощников, блеск его кирасы с изображением Немейского льва или сверкание его меча, воздетого над головой, дабы привлечь внимание солдат. Но ей так и не удалось разглядеть своего мужа в этом месиве. Она все еще продолжала искать его взглядом, когда ветер пронес ее через пролив и вынес в неспокойные воды Ионического моря.

МЫС ТЕНАР, ПОБЕРЕЖЬЕ ГРЕЦИИ Двадцатый год царствования Клеопатры

МЫС ТЕНАР, ПОБЕРЕЖЬЕ ГРЕЦИИ

Двадцатый год царствования Клеопатры

— Когда я посмотрел назад и увидел корабли Агриппы почти рядом, на миг меня охватило отчаяние, — признался Антоний.

С хмурым видом он сидел на кровати в каюте у Клеопатры. Сквозь единственное небольшое отверстие в стене пробивался тонкий столбик света. В помещении было темно, хотя вечер еще не наступил, а Клеопатра отослала слуг прочь прежде, чем они успели зажечь лампы. Плечи Антония поникли; он отказался от вина и пищи и не желал, чтобы к нему прикасались. Он сидел, опираясь локтями о бедра, и взгляд его был полон тоски.

— Обычно я выхожу из боя последним, а не первым.

— Милый, ты добился успеха там, где любой другой потерпел бы полное поражение, — проговорила Клеопатра, расхаживая по каюте. — Ты сумел вызволить нас из совершенно бедственного положения. Подумай о тех жизнях, которые ты сохранил. Ты спас многие наши корабли, наши сокровища и меня. Наши потери минимальны — по сравнению с тем, какими они могли бы быть, окажись мы под командованием менее мужественного человека.

— Если не считать тех, кого вынудили сдаться.

— Мы же знали, что это неизбежно. Это был единственный способ вырваться оттуда.

— Во сне меня преследуют лица моих офицеров, оказавшихся в лапах Октавиана, — сказал Антоний.

Он повернулся, и лицо его попало в полосу света, так что Клеопатра, разглядев его, ощутила всю силу терзающих его угрызений совести. Внешние уголки глаз обвисли, и казалось, будто они могут от позора совсем соскользнуть с лица.

— Они были из числа лучших моих людей! — с силой промолвил Антоний. — А Октавиан не ведает милосердия.

— Быть может, на него подействует призрак того, чьим именем он разбрасывается направо и налево, как будто оно принадлежит ему?

Антоний улегся на кровать.

— Иди сюда, — вздохнул он, вытягивая руки так, чтобы Клеопатра могла улечься рядом и положить голову ему на плечо.