Однако это были лишь предположения, подкрепляемые обрывками сведений, которые проникали в ее комнату вместе с приносимой для нее пищей — а вот есть царица уже не могла. Она не принимала еды с тех пор, как услышала, что Гефестион, которому была предложена жизнь в обмен на служение Октавиану, ответил, что такое предложение ниже его достоинства, и был казнен. Сама Клеопатра не знала, что ей выбрать, жизнь или смерть, и Хармиона знала это. Она отщипывала пальцами крошечные кусочки пищи и пыталась положить их в рот Клеопатре, как делала, когда та была совсем ребенком. И, словно то капризное дитя вернулось и вновь завладело телом царицы, зубы упорно отказывались разжиматься.

Клеопатра не могла решить, что будет лучше для детей — ее жизнь или ее смерть. Она не получала ответов на свои вопросы о том, будет ли позволено им унаследовать трон, разрешено ли им будет хотя бы остаться в пределах страны. Последнее предложение она сделала в письме, отосланном два дня назад: ее жизнь в обмен на то, чтобы ее дети могли воссесть на престол. Ответа она до сих пор не получила.

И вот явился Корнелий Долабелла, сын человека, которого уважал Цезарь и не уважал Антоний. Долабелла-отец был обаятельным развратником, быть может, слишком напоминающим самого Антония, который обвинил Долабеллу в совращении своей жены, Антонии. Цезарь, всегда бывший в курсе всех сплетен, говорил Клеопатре, что Антоний бросил это обвинение потому, что презирал Долабеллу и хотел избавиться от Антонии, чтобы жениться на своей давней возлюбленной, Фульвии, пока та еще носит вдовьи одежды.

Долабелла-сын выглядел таким же очаровательным прохвостом, как и его отец — человек, который любил Цезаря, предал его по смерти, но затем снова вернулся к былому. Чтобы не попасть в руки убийц Цезаря, он бросился на собственный меч. Молодой Долабелла вместе с Антонием сражался против Октавиана. Единственным ответом на вопрос, почему он стоит здесь, целый и невредимый, могло быть только предположение, что он так же ловко манипулирует своей верностью, как это вытворял его отец. Должно быть, он целиком и полностью признал Октавиана, так что все, что он сейчас скажет, будет посланием от захватчика. Несомненно, лучшего человека для такой миссии подобрать трудно.

Клеопатра намеревалась ответить на его хитрости своими уловками, но, встретив взгляд Долабеллы, едва удержалась от слез. Тому, вероятно, было лет тридцать. Еще несколько дней назад Клеопатра могла бы сойти за его сверстницу. А теперь она больше не могла смотреть в зеркало. Прежде гладкие щеки пылали от жара и были покрыты сеточкой тоненьких красных жилок; глаза превратились в опухшие щелочки — точь-в-точь как у ее отца после болезни. Царица сильно исхудала, и длинная, царственная шея стала тощей, словно у цыпленка. Толстые синие вены исчертили ее руки, лишь неделю назад молодые и красивые, а кожа потрескалась от обезвоживания, вызванного лихорадкой.