— Несмотря на гадости, которые он про меня наговорил.

— До того воскресенья он не говорил гадостей. Хотя и твердил, чтоб я не принимала вас особенно близко к сердцу.

Она разглядывала коврик. Над нами запорхала желтая бабочка, улетела прочь.

— Объяснил, почему?

— Да. В какой-то момент мне, возможно, придется вас… отваживать. — Потупилась. — Когда для вас наступит срок влюбиться в Джун. Точно как в глупой книжке «Сердца трех». Ее герой, поэт, быстро менял привязанности. Одна сестричка зазевалась, другая воспользовалась ситуацией и… понятно? Морис жутко вас кроет, пока мы с ним втроем, — добавила она. — Будто просит у гончих прощения, что лиса такая ледащая подвернулась. А это уж последнее дело. Особенно когда облава в разгаре. — Вскинула глаза. — Помните монолог, который он сочинил для Лилии — что вы пишете бездарные стихи? Шуток не понимаете и все такое? Могу поспорить, он не только вас, но и меня имел в виду.

— С чего ж ему нас обоих унижать? Помедлила.

— Думаю, «Сердца трех» тут ни при чем. Но есть куда более известное литературное произведение, и оно очень даже при чем. — Выждала, не догадаюсь ли я, и шепнула: — Вчера днем, после моей выходки. Один волшебник как-то уже посылал юношу за дровами.

— Мне не пришло в голову. Просперо и Фердинанд.

— Я вам читала отрывок.

— Во время первого визита он прямо сослался на «Бурю». Я тогда и не подозревал о вашем существовании. — Она почему-то отводила глаза. Впрочем, нетрудно понять, почему, учитывая финал шекспировской пьесы. Я тоже понизил голос: — Не предполагал же он, что…

— Нет. Просто… — Покачала головой. — Хотел подчеркнуть, что я — его рабыня, а вы — гость.

— Свой Калибан у него точно имеется.

Вздохнула.

— Имеется.

— Кстати. Где ваше укрытие?

— Николас, я не могу вам показать. Если за нами следят, все откроется.

— Это рядом?

— Да.

— Ну хоть скажите, где. — Она как-то нехорошо смутилась; опять спрятала глаза. — Вдруг вам понадобится защита.

Улыбнулась.