— У вас был роман.

— А потом? — Снова повела плечами. — Вы ж просматривали всю мою почту. И не можете не знать.

— Знаем.

— И то знаете, что во время каникул мы все-таки встретились с ней в Афинах?

Она опешила, стараясь разобраться, когда я говорил правду, а когда лгал. Помедлила, ответила на мою улыбку, но не проронила ни слова. Письмо ее матери я бросил на письменный стол — Димитриадис или кто-то другой мог забраться в комнату и прочесть его. Но письмо Энн Тейлор вместе со всем содержимым я надежно припрятал — запер в чемодан.

— Мы действительно все про вас знаем, Николас.

— Докажите. Встречались мы с ней в Афинах или нет?

— Вам отлично известно, что нет.

Я без промедления вкатил ей пощечину. Не в полную силу, дабы не вышло синяка, только поболело немножко, но она все равно закаменела.

— Зачем вы это сделали?

— Еще не так, т-твою, получите, если дальше будете вилять. Вы всю мою почту вскрываете?

Секунду подумала; затем, не отнимая руки от лица, созналась:

— Только те письма… в которых что-нибудь важное, по конверту судя.

— Халатность какая. Основательней надо работать. — Молчание. — Если б вы вскрывали почту, знали бы, что в Афинах я виделся с этой несчастной шалавой.

— Не пойму, что…

— Из-за вашей сестры я попросил ее отлипнуть от меня подобру-поздорову. — Джун слушала с нескрываемым испугом, ошеломленно, не в силах предугадать, куда все повернется. — Через пару недель она не только от меня отлипла, но и от всего на свете. Покончила с собой. — Я выдержал паузу. — Вот цена ваших забав и фейерверков.

Она так широко открыла глаза, что я возликовал: дошло наконец! Но тут Джун отвела взгляд.

— Морису такие розыгрыши лучше удаются. Я схватил ее за плечи, встряхнул:

— Да не разыгрываю я вас, дегенератка вы этакая! Она по-кон-чила с собой.

Джун никак не желала мне верить — и все же поверила.