— Вы могли бы довериться кому-нибудь и похуже меня, мистер Фрэнклин, могу вам сказать, — произнес он немного резко.

Тон, каким он сделал это замечание, и некоторая растерянность в его манерах подсказали мне, что он располагает какими-то сведениями, которые не решается мне сообщить.

— Надеюсь, вы поможете мне, рассказав о разрозненных открытиях, которые оставил за собой сыщик Кафф. Знаю, что это вы в состоянии сделать. Ну, а могли бы вы сделать что-нибудь, кроме этого?

— Чего же еще вы ожидаете от меня, сэр? — с видом крайнего смирения спросил Беттередж.

— Я ожидаю большего, судя по тому, что вы недавно сказали.

— Пустое хвастовство, мистер Фрэнклин, — упрямо ответил старик, — есть люди, родившиеся хвастунами на свет божий и до самой своей смерти остающиеся таковыми. Я — один из этих людей.

Оставался только один способ воздействия на него.

Я решил воспользоваться его привязанностью к Рэчель и ко мне.

— Беттередж, обрадовались ли бы вы, если б услышали, что Рэчель и я стали опять добрыми друзьями?

— Я служил бы вашей семье совершенно без всякой пользы, сэр, если б вы усомнились в этом.

— Помните, как Рэчель обошлась со мною перед моим отъездом из Англии?

— Так отчетливо, словно это случилось вчера. Миледи сама написала вам об этом, а вы были так добры, что показали ее письмо мне. В нем было сказано, что мисс Рэчель считает себя смертельно оскорбленною вами за то участие, которое вы приняли в отыскании ее алмаза. И ни миледи, ни я, и никто не мог угадать, почему.

— Совершенно справедливо, Беттередж. Я вернулся из путешествия и нашел, что Рэчель все еще считает себя смертельно оскорбленной мною. Я знал в прошлом году, что причиною этого был алмаз. Знаю, что это так и теперь, Я пробовал говорить с нею, она не захотела меня видеть: Пробовал писать ей, она не захотела мне ответить. Скажите, ради бога, как это понять?

Разузнать о пропаже Лунного камня — вот единственная возможность, которую Рэчель мне оставляет!

Мои слова, по-видимому, заставили его взглянуть на дело с новой стороны. Он задал мне вопрос, показавший, что я наконец-то поколебал его.

— У вас нет недоброго чувства к ней, мистер Фрэнклин?

— Был гнев, когда я уезжал из Лондона, — ответил я, — но сейчас он прошел. Я хочу заставить Рэчель объясниться со мною и ничего более.

— Предположим, вы сделаете какое-нибудь открытие, сэр, — не боитесь ли вы, что благодаря этому открытию вам станет что-нибудь известно о мисс Рэчель?

Я понял его безграничное доверие к своей барышне, продиктовавшее ему эти слова.

— Я верю в нее так же, как и вы, — ответил я. — Самое полное открытие ее тайны не может обнаружить ничего такого, что могло бы уменьшить ваше или мое уважение к ней.