Чуть погодя Сьюки въехала в свой номер в маленькой гостинице «Солвэнгские сады», неподалеку от Фрици. Комнатка оказалась удобная, с маленькой кухней, а за ней – садик. В тот вечер она всмотрелась в фотографию Софи, подаренную Фрици. Господи, она была, как Фрици и говорила, красивейшей сестрицей и впрямь выглядела застенчивой. Сьюки так хорошо знала это выражение лица. Сколько раз она видела его в зеркале.

Фрици одолжила ей несколько книг об «осах», Сьюки забрала их в гостиницу и просидела над ними всю ночь – читала все подряд о том, кто они и что делали. И осталась совершенно потрясена.

Закончив, вернула книги и сказала:

– Спасибо. Ну и ну, я и понятия не имела. Подумать только, Фрици, вы все – легенды.

Фрици рассмеялась:

– Ну не знаю.

– Нет-нет, так и есть. А какое увлекательное время.

– Ага, это уж точно, но ты спроси любого ветерана Второй мировой, они тебе то же самое скажут. Я стараюсь не жить прошлым, как эти старые хрычи. Мне, в общем, все нравится в настоящем. Но, оглядываясь, могу сказать, что те годы будь здоров какие были особенные. Когда-то меня бесили все эти разговоры, какое мы величайшее поколение. А теперь-то вот думаю, какие мы были молодые, как начинали войну, считай, ни с чем, но все как-то собрались… Солдатам досталась почти вся слава, но и девки с пацанами, работавшие день и ночь, клепавшие самолеты, танки и корабли, – и они тоже в этой войне победили. И, знаешь, оно занятно. Никому из нас и в голову не приходило, что мы можем проиграть. И вот думаю я, сколько всего за те четыре года мы осилили, и вынуждена согласиться – великие мы были, да. Тогда-то не знали, конечно. Мне еще повезло. Я занималась тем, что люблю, а заодно и стране помогала. И никто себя героем не считал. Просто делали то же, что и остальные, только в воздухе… Волшебный такой пузырь времени. Знали, что живем мгновением, и потому были такие живые. Музыка будто сочинялась лично для нас. Черт, мы думали, что спасаем мир, и в некотором смысле так и было. Кто теперь скажет, что бы случилось, если б мы не влезли в войну? Может, все бы сейчас говорили по-немецки или по-японски. Кто знает? Хоть и было тяжело, я те годы ни на что не променяю… Казалось, мы все время двигаемся. Не помню, когда спала больше двух-трех часов. Никто не спал. Думаю, жили на адреналине. Слишком все были взбудоражены, какое тут спать. Никто не задумывался толком, что там будет после войны, а когда нам сказали, что «ос» распускают, все кончено, – вот что лихо показалось. Конечно, не только для нас. Для всех девок, кто засучил в войну рукава и пошел на заводы или на любую другую работу. А тут всем говорят – идите по домам, будьте опять счастливыми домохозяйками. Кому-то оно и понравилось, но большинство девчонок поняли, что им нравится ни от кого не зависеть, жить своим умом, и они хотели работать дальше, но им сказали, что это непатриотично – отнимать работу у вернувшихся с фронта. Прямо удар по сусалам, особенно для «ос». Все, что мы делали, только б доказать свою ценность, – все впустую. Они хотели, чтобы мы убрались и сделали вид, будто ничего не было. Даже наши личные дела засекретили… А потом, в 1976-м, когда десять женщин приняли на обучение в ВВС США, Пентагон назвал их «первыми военными летчицами», а я позвонила Нэнси и Пинке, и они чуть потолок башкой не пробили. «Черта с два. Это мы были первыми». Никто из нас не нытик, но мы знали, что так нечестно. И вот мы снова собрались вместе и решили, что не дадим забыть погибших девчонок – ни твою мать, ни остальных.