Они отошли от билетной кассы — в кинотеатр уже тоненьким ручейком вливались зрители. Завиток был в кулаке Кенди, кулак в руке Гомера. Он не хотел, чтобы она разглядела содержимое своего кулака. Но Кенди знала, что она держит. Свидетельством тому — лицо Гомера, как, впрочем, и сам завиток.
— Хочешь, пойдем погуляем? — прошептала она.
— Да, — кивнул Гомер, не выпуская ее руки.
Они отошли от кассы и спустились к реке. Кенди посмотрела на воду и прижалась к Гомеру.
— Ты, наверное, коллекционер, — сказала она тихо, но так, чтобы шум реки не заглушил голоса. — Собираешь завитки с женских лобков. У тебя для этого была возможность.
— Нет, — сказал Гомер.
— Но ведь это правда волосы с лобка? — сказала она, стараясь вырвать кулак из руки Гомера. — Мои волосы, да?
— Точно, — ответил Гомер.
— Зачем они тебе? Только говори правду.
Гомер никогда никому еще не говорил: «Я тебя люблю» — и понятия не имел, как трудно произнести эти слова. И конечно, он объяснил себе незнакомую боль, сжавшую сердце (мускульный мешок в груди), недавним известием, вычитанным в письме доктора Кедра. То, что он чувствовал, было любовью, а он подумал, сердечный приступ. Он отпустил кулак Кенди, прижал обе руки к груди. Ему уже чудилось холодное прикосновение прозекторских щипцов, он знал, как вскрывают трупы. Никогда в жизни ему еще не было так трудно дышать.
Кенди взглянула на него, увидела его лицо, кулак сам собой разжался, она схватила Гомера за руки. И конечно, светлый завиток вырвался на свободу, порыв ветра подхватил его, закружил над рекой и унес во тьму.
— Тебе плохо? Это сердце, да? — спросила Кенди. — О господи, не говори ничего и ни о чем не думай!
— Сердце? — сказал Гомер. — Ты знаешь про мое сердце?
— И ты уже знаешь? Пожалуйста, не волнуйся! — умоляла она.
— Я тебя люблю, — слабо прошептал Гомер, точно это были его последние в жизни слова.
— Знаю. Но не думай об этом. Ради бога, не волнуйся. Я тоже тебя люблю.
— Любишь?
— Да, и Уолли тоже, — поспешила прибавить Кенди. — Я люблю тебя и Уолли. Но пожалуйста, не волнуйся. И ни о чем не думай.
— Откуда ты знаешь о моем сердце? — спросил Гомер.
— Мы все знаем. И Олив, и Уолли.