— Он лежит здесь на улице, недалеко от дома... возле фонарного столба, прямо у стенки... Ах, гнедиге фрау...

Только теперь ее молнией пронзила мысль, что несколько минут назад с улицы донеслись выстрелы. Сухой треск проник в лифт, когда она поднималась к себе в квартиру. В Берлине часто стреляли. Чуть ли не каждый день газеты сообщали об убийствах. К этому почти привыкли.

Она бросилась к ночному столику, схватила ридикюль, не глядя, вынула оттуда купюру и сунула ее привратнику:

— Ни слова никому. Слышите, ни слова.

Старик, еще раз соболезнуя, произнес «Ах, гнедиге фрау!», привычным жестом опустил ассигнацию в карман, кланяясь, спросил:

— Вам помочь?

— Не надо. Идите домой, — бросила она на ходу и, перепрыгивая через ступеньки, выбежала на улицу.

Моросил дождь. Холодный мартовский дождь. Вдоль пустынной улицы мелькнула одинокая фигура прохожего. Она опустила вуалетку. Никто не должен ее видеть. Ведь здесь ее знает каждый. Она сама выпьет эту горькую чашу до дна. Можно себе представить, какой вой поднимут газеты. Завтра они будут полны кричащих заголовков: «Загадочное убийство господина NN, мужа примадонны Венского, Берлинского и Лейпцигского оперных театров, партнерши знаменитого Энрико Карузо». Они забудут, что все эти годы награждали ее эпитетами «несравненная», «наша звезда», «обворожительная!». Завтра они начнут копаться в грязном белье, лгать.

Она сразу увидела его в мерцающем свете газового фонаря. Правая рука была подвернута, остекленевшие глаза обращены к небу. Дождевые капли стекали с помертвевшего лица и западали в полуоткрытый рот.

Опустившись на колени, она прижалась губами к его лбу. Потом, озираясь, вскочила и подхватила убитого под руки.

— Я должна... у меня хватит сил, — шептала она задыхаясь. Пелерина и подол длинного платья намокли в луже, путались под ногами. Задыхаясь, она потащила тело убитого в подъезд. Только бы ее никто не увидел.

— Боже милостивый! — шептала она. — Дай мне силы, помоги!

Еще одно усилие. Вот и лифт. Она нажала кнопку. Этаж! Еще этаж! Еще! Автоматический выключатель Сработал точно. Свет погас. Дверь в квартиру была открыта. Оттуда струилась слабая полоска света. Она втащила тело в комнату и, обессиленная, рухнула на пол. Потом подползла к убитому и, припав к его лицу, целовала, повторяя его имя: Сергуня!

Часы пробили двенадцать. Наступил новый день. Девятнадцатое марта 1920 года.

Фронау, фешенебельный район Берлина, в котором происходили описываемые события, как и вся германская столица, был окутан серой пеленой дождя. Откуда-то издалека доносились редкие выстрелы.