– Что она самая одинокая девушка в комнате…

– Именно! Вопреки общепринятому мнению, никто не хочет иметь с ней дело. Слишком грустно. Всякому приятней танцевать с веселой привлекательной красоткой. Поэтому я и послал цветы. Не знал, как они называются. Я попросил продавщицу в цветочном магазине подобрать что-нибудь этакое…

– Это были лилии, барбареско-ориенталь.

Папа улыбнулся:

– Теперь буду знать.

Я молчала. Освещенное сбоку, папино лицо казалось ужасно старым. Вдруг проступили морщины, изрезали его крохотными ранками.

– Значит, это ты тогда ночью звонил.

Он поднял голову:

– Что?

– В ту ночь, когда я убежала к ней. Ты позвонил.

– Кому?

– Ханне Шнайдер. Я была у нее. Она сказала, что это Джейд, но это был ты.

– Да, – тихо ответил папа. – Наверное. Я и правда ей звонил.

– Видишь? У вас б-были отношения, и ты…

– А почему я ей звонил, как ты думаешь? – заорал папа. – Эта психопатка была моей единственной ниточкой! Я не знал имен и телефонов твоих безмозглых приятелей! Когда она сказала, что ты явилась к ней, я хотел сразу приехать, но она снова завела речь о своих завиральных психологических идеях, а я, как мы уже видели, становлюсь полным кретином, когда дело касается моей дочери! «Оставь ее в покое. Нам надо поговорить. Доверительный разговор между нами, девочками». И я согласился! Господи боже, во всей западной культуре нет другого такого идиотски раздутого понятия, как «разговор»! Все забыли очаровательную поговорку, а мне она кажется весьма здравой: «Разговоры ничего не стоят».

– Тогда почему ты молчал? Ничего мне не рассказал?

– Стыдно было, наверное. – Папа уставился в пол, засыпанный книгами. – Не хотел тебя расстраивать. Ты как раз занималась поступлением в Гарвард…

– А то я сейчас не расстроилась.