— Он был сыном кого-то из них. Кажется, единственным. Очень музыкальный ребенок.

— Боюсь, вы ошибаетесь. У Чарльзвортов детей не было, а сын Хэмилтон-Дьюкса… — Она помедлила, как бы что-то припомнив. — Он погиб на войне.

— По-моему, вы сейчас подумали о ком-то другом.

— Нет… то есть да. Не знаю. Вы сказали «музыкальный»? — И нерешительно: — Ведь это не мистер Крыс? — Засмеялась, сунула руки в карманы брюк. — «Ветер в ивах»[128]. Итальянец, он учил нас играть на фортепьяно. Меня и сестру.

— Молодой?

Она пожала плечами.

— Довольно-таки.

— Что вы еще о нем помните?

Опустила глаза.

— Гамбеллино, Гамбарделло… что-то в этом духе. Гамбарделло? — Она произнесла это со смешком.

— Это фамилия. А имя?

Она не смогла припомнить.

— Почему «мистер Крыс»?

— У него были такие внимательные карие глаза. Как же мы его мучили! — Виновато оглянулась на сына, подталкивавшего ее сзади, словно мучили именно его. И не увидела, как я оживился; нет, фамилию Кончис взял не из адресной книги.

— Он был низенький? Ниже меня?

Напрягая память, она комкала платок. Потом испуганно посмотрела на меня.

— Вы знаете, да… Но ведь это не…

— Будьте добры, позвольте мне расспросить вас. Десять минут, не больше.

Она заколебалась. Я был вежлив, но настойчив: всего десять минут.

— Бенджи, бегом, скажи Гунхильд, пусть сварит нам кофе. И принесет в сад.