Я не оборачивался.

— До войны я дважды играла роль, в чем-то похожую на ту, которую играла перед вами Лилия. Ей доступно то, что мне не удавалось. Слишком многие запреты мне нужно было переступить. Не забудьте, у меня был муж, которого я любила — и физически, и в иных, более важных смыслах. Но, коль уж мы так серьезно вмешались в вашу судьбу, знайте: даже при жизни мужа я, всякий раз с его ведома и согласия, отдавалась Морису. А на войне он, в свою очередь, завел возлюбленную, индианку, с моего ведома и согласия. И при всем том у нас была крепкая, очень счастливая семья, ибо мы соблюдали два основных правила. Во-первых, никогда не лгали друг другу, а во-вторых… но для этого я должна узнать вас поближе.

Я гадливо обернулся. Ее спокойствие начинало пугать; сквозь него прорывалось безумие. Она снова села.

— Если вы привыкли принимать на веру авторитетные нормы, мое поведение, поведение моей дочери вы, конечно, осудите. Дело ваше. Но помните, возможна и иная точка зрения. Если вы станете на нее, то восхититесь отвагой Лилии. Ни я, ни мои дети не притворяемся такими, как все. Они не так воспитаны, чтобы быть как все. Мы богаты, восприимчивы, и жизнь у нас богатая, насыщенная.

— Вам везет.

— Конечно. Везет. И мы сознаем ответственность, которую налагает на нас везение в жизненной лотерее.

— Ответственность? — Я снова резко обернулся.

— Вы что, действительно считаете, что мы для вас старались? Что на наших… картах не намечен курс? — И, на полтона ниже: — Нами движет необходимость. — Она имела в виду: не просто жажда развлечении.

— Да, добровольное бесстыдство ставит свои требования.

— Требования ставит сложнейший эксперимент.

— Я — за эксперименты попроще.

— Время простых прошло.

Воцарилось молчание. Во мне все ныла тоска; а сейчас еще и непостижимый страх при мысли, что Алисон — в руках этой женщины, словно любимый мною край заграбастали строительные подрядчики. Меня снова оставили за бортом, снова отвергли. Я чужой на этой далекой планете.

— Многие вам бы позавидовали.

— Вряд ли, узнай они, как все было.

— Только посочувствовали бы вашей ограниченности. Подошла, взяла меня за плечо, повернула к себе.

— Похожа я на исчадие ада? А дочери мои похожи?

— Дела у вас адские. Не внешность. — Мой голос задрожал; хотелось отбросить ее руку, вырваться отсюда.

— Вы совершенно уверены, что мы не причинили вам ничего, кроме зла?

Я опустил глаза. Не ответил. Она убрала руку, но не отошла.