«Шесть… Пять… Четыре…»

Раздолбай видел себя четвертым в очереди и представил, как мужичок, стоявший позади него, просит: «Товарищ! Пропустите меня, пожалуйста».

«Ну нет! — отрезал Раздолбай, поняв, что не уступил бы место в шлюпке ни за что на свете, и адресовал внутреннему голосу непробиваемый, как ему казалось, довод: — Ты хочешь сказать, что потребовал бы от меня отдать жизнь ради этого нелепого мужика, который вдвое старше меня?

— Нет, не потребовал бы.

— А если в шлюпке не надо уступать, то зачем уступать в очереди?»

На секунду Раздолбаю показалось, что голос получил шах и мат и разлад в душе вот-вот прекратится, но внутренний Бог оставался непоколебимым.

«Не пытайся найти один ответ на все возможные ситуации, — ответил он, — слушай, что в каждой ситуации подсказываю тебе я. Сейчас ты не в шлюпке, и я говорю: хочешь иметь шанс улететь — не будь соучастником несправедливости, пропусти человека.

— Как можно увеличить свои шансы, уменьшив их?!

— Ты не улетишь без моей помощи, а мне нужно доказательство твоей веры».

Раздолбай сдался. Лихорадочный внутренний диалог измотал его, и постичь природу этого диалога становилось для него важнее, чем улететь. Умоляя Бога о помощи, он по-прежнему не верил, что слышит именно его голос, и боялся сумасшествия, когда раздвоенное сознание обращалось к нему во втором лице. Чтобы скорее обрести в себе мир, он решил пропустить мужичка вперед и сказать «Богу» с вызовом:

«На, получай! Теперь, если не улечу, буду хотя бы знать, что тебя нет!»

Последним, что удерживало его от этого шага, было нежелание восстанавливать справедливость только за счет себя. Ведь если бы мест в самолете оказалось не больше трех, то мужичок так и остался бы в аэропорту, а его обидчики благополучно отправились бы в Ригу. Как поступить, снова подсказал внутренний голос.

— Знаете что, — обратился Раздолбай к мужичку, — вообще-то вы зря за мной встали. Если у вас талон, вы должны стоять первым.

— Я знаю, — согласился мужичок и вздохнул, — так они же не пускают.

— А вы не обращайте внимания. Стойте со своим талоном, никого не слушайте. Потом покажете его контролерше и пойдете вперед всех на подсадку.

— Что, можно так?

— Нужно.

Очередь взорвалась негодованием. Мужчина упрямо твердил, что все равно будет первым, мамаша-повариха подняла такой крик, словно у нее срезали сумку, а розовощекий сынок тихо процедил, что «справедливые» сидят у параши.

— Я бы подождал, но мне до вечера надо. На похороны все равно опоздал, так хоть помянуть с родными, — жалился мужичок, тщетно пытаясь вызвать сочувствие.