С балконов второго этажа разнеслась весть о его появлении. Когда он спешился, фрау Крумгольц его расцеловала.

Улыбнувшись, он на двух языках попросил принести стул. Молодой паренек бросился и тут же притащил его.

Став на сиденье, он оказался на несколько голов выше всех заключенных, в чем при его росте, в общем, не было необходимости, и произнес по-русски набор ставших уже привычными для него фраз, возвещающих об освобождении.

Моше Бейски уловил их смысл.

Они освобождены усилиями доблестной Советской армии – Красной армии! Они могут идти в город, они вольны двигаться в любом направлении, которое изберут. Ибо в Стране Советов, как в мифическом Царствии Небесном, нет ни евреев, ни христиан, ни мужчин, ни женщин, ни рабов, ни свободных. В городе они не должны позволять себе проявления недостойного чувства мести. Союзники найдут тех, кто угнетал их, и предадут строгому и нелицеприятному суду! Главное, что они свободны, и пусть это чувство перевесит все остальные!

Спрыгнув со стула, он улыбнулся, как бы давая понять, что, покончив с официальной частью, готов отвечать на вопросы.

Бейски и остальные окружили его, заговорили все разом, а он, ткнув в себя пальцем, вдруг сказал на ломаном идише, который можно услышать, например, в Белоруссии, что он и сам еврей. Чувствовалось, что на идише говорили не столько его родители, сколько деды и бабки…

Теперь стало ясно, что разговаривать с ним можно более откровенно.

– Вы были в Польше? – спросил его Бейски.

– Да, – признал офицер. – Только что вернулся оттуда.

– Остались ли там евреи?

– Никого из них не видел.

Вокруг толпились заключенные, переводя смысл разговора остальным, стоявшим поодаль.

– Откуда вы сами? – спросил офицер.

– Из Кракова.

– Я был там две недели назад.

– А в Аушвице? Что насчет Аушвица?

– Я слышал, что в Аушвице какая-то часть людей все же осталась в живых.

Заключенные погрузились в задумчивость. Из слов русского офицера выходило, что Краков опустел, и если они вернутся в него, то будут ощущать себя подобно высохшим горошинам на дне кувшина…

– Что я могу для вас сделать? – спросил офицер.