Любезный друг мой,

так я обращаюсь к Вам в первый раз… и в последний. Мы ринулись в бездну – я, без сомнения, ринулась, – тогда как спускаться можно было бы осторожнее – или даже не стоило вовсе. Я пришла к заключению, что наша продолжительная беседа таит опасность. Боюсь, это звучит неделикатно, однако я никакого достойного выхода не вижу. – Вас не виню ни в чём – не виню и себя, – в том разве, что откровенничала без меры, – но о чём уж таком откровенничала? – Что любила отца, что задумала написать эпическую поэму?

Однако люди осудят такого рода переписку – переписку женщины, делящей, как я, уединение с подругой, и мужчины, хотя бы этот мужчина и был великий и мудрый поэт.

Кое-кому мнение людей – в том числе и жены поэта – небезразлично. Кое-кому было бы больно упасть в его глазах. Мне указали – и указали справедливо, – что если мне дорога свобода, позволяющая жить, как я живу, быть себе полной хозяйкой и заниматься своим делом, то мне надлежит взять особую осторожность, дабы сохранить своё доброе имя в общем – в том числе и жены поэта – мнении, не упасть в его глазах и не лишиться вследствие этого свободы бывать где хочу.

Слов нет, я отдаю должное Вашей заметной во всём деликатности, и Вашему такту, и Вашей порядочности.

Не кажется ли Вам, что лучше нам было бы прекратить переписку?