* * *
* * *– Что это ты такое читаешь? – поинтересовалась Леонора.
– Предсмертную записку Бланш Перстчетт.
– И зачем же?
– Пытаюсь разгадать, где во время самоубийства Бланш была Кристабель.
– Если ты умеешь читать по-французски, у меня, возможно, есть ответ на эту загадку. Я получила письмо от Арианы Ле Минье из Нанта. Вечерком покажу. – Леонора взяла в руки записку Бланш. – Бедняжка, с какой яростью, с каким достоинством она пишет. И довела себя до ручки! Кстати, не всплыли какие-нибудь её картины? Вот, представляю, был бы фурор: «Господа, перед вами работы художницы-лесбиянки девятнадцатого века, которая, как явствует из её завещания, исповедовала идеи феминизма!»
– Нет, пока ни одной картины не найдено. Они все должны были храниться у Кристабель. А вдруг она, вне себя от горя, сожгла их в камине? Кто знает…
– Или забрала с собой в тот карликовый замок, где теперь живёт злобный старикан с ружьём. Я тогда готова была его зарезать теми ножницами, которыми обреза́ла сорняки на могиле Кристабель. Наглый боров! Картины, поди,
Мод хотелось отвести мысли Леоноры от сэра Джорджа, даром что догадка Леоноры, возможно, была верна.
– А как ты представляешь себе её картины, Леонора? Ты думаешь, они действительно хороши?
– Очень надеюсь! У Бланш было подлинное призвание к живописи. Сама она была уверена, что её картины – не дрянь какая-нибудь. Я их представляю так: бледные, но
– Одно из её полотен, – припомнила Мод, – называлось «Венок, сплетённый духами, и благие руки духов на спиритическом сеансе Геллы Лийс».
– Звучит не слишком заманчиво. Но может, руки были не хуже дюреровских, а венок под стать Фантэн-Латуру? Только, конечно, в своём, оригинальном стиле. Ни в коем случае не вторичные!
– Многого ты от неё хочешь…
– Мы обязаны предполагать, что у неё был истинный талант! Ведь она отдала жизнь за наши идеи.
– Да, пожалуй.